Второгодник был один. Он сидел, зажмурившись, мычал и время от времени бился затылком о стену.
— «Отчаяние». Картина неизвестного художника — заметил Петька.
— Заткнись, Ромелла! — огрызнулся Боинг и вскочил. — Соловей! Алентьева! Ребята, я же вас потерял!
— И сам потерялся, — добавил Петька.
— Да нет, выход здесь, в двух поворотах! Я ищу свои стрелки, ищу, а здесь полно похожих... Вы мой
бутерброд не слямзили? — Боинг отобрал у Петьки свою сумку и запустил туда обе руки. — Цел! — совсем успокоился он. — А вас дома покормят, не фига пачки разевать!
К второгоднику возвращалось обычное хамство. Бутерброд он слопал на месте, затолкав его в рот рыжими от ржавчины пальцами. Посветил на грязного Петьку и сказал:
— Ха! Ромелла из мела. Посветил на Машу:
— А ты неплохо сохранилась, Алентьева. Я б с то-»й прогулялся в темноте короткими перебежками, чтоб соседи не видали.
Петька снова начал краснеть и сжимать кулаки, Маше пришлось крикнуть: «Перестаньте!» А довольный Боинг забросил сумку за плечо и пошел впереди, показывая дорогу.
За вторым поворотом луч его фонарика уперся в завал. Тонны сухой глины вперемешку с обломками камня закупорили штрек и далеко раскатились по полу.
— Ребята, я не заблудился, выход был тут! — с отчаянием сказал Боинг. Сквозь каменную пыль налицо было видно, как он покраснел.
Петька поднял комок глины и раздавил в кулаке.
— Еще теплый. Наверху солнышко, жара...
— Это он завалил, нарочно! — решил Боинг. — Тут и раньше было засыпано, только не доверху, лаз оставался. Я глянул из-за угла, а он стоит, на кровлю смотрит. А в штреке светло было, я и заменжевался: вдруг он обернется и заметит?! Думаю, пойду за ребятами, а он пока уйдет.
— Ты его узнал? — спросил Петька.
— Да нет, мне ж свет бил в глаза. Я одежду и то не разглядел. Вроде джинсы на нем или просто синие штаны.
— Опасный преступник, — важно сказал Петька. — Международный террорист скорее всего.
— Ну да. Раз в синих штанах, то конечно, — поддакнула Маша.
— Издеваешься?! — разозлился Петька. — По-твоему, он здесь грибы собирал? Я еще пройду по розовым стрелкам, гляну, что там у него. Катакомбы-то под самым городом. А вдруг он весь Укрополь взорвать хочет! Ведь не просто так он избавлялся от опасных свидетелей.
— От кого это? — не понял Боинг.
— От нас! Или, скажешь, у него такие шутки — людей заживо хоронить?! — Петька раздулся от гордости. — Думаю, если выберемся, он станет убирать нас по одному. Надо идти в милицию, пускай нам дают охрану. По паре телохранителей на каждого хватит. Ну и группа захвата в резерве.
У Маши пропала всякая охота слушать Петьку. Она молча взобралась на завал, раскачала присыпанный землей большой камень и откатила назад.
— Отзынь, Алентьева, это мужская работа! — отстранил ее Боинг и поднял для удара прадедушкино кайло.
Правнук шахтера врылся в завал, как машина. Камни полетели во все стороны и Маше с Петькой пришлось отступить. В повисшем над завалом облаке пыли метался свет фонарика и смутно ворочались ноги Боинга в огромных, как у Евгень Евгеньича, сандалиях.
— Он просто испугался, как мы, — догадалась Маша.
Петька недоверчиво хмыкнул:
— Кто, террорист?
— Ну почему сразу террорист? Мы же не террористы, а полезли в катакомбы, вот и он полез. Какой-нибудь курортник, им тут скучно. Полез, услышал, как ты падал носом в камни, нашел твою сандалию, а она взрослая. Мы его испугались, а он — нас, мог и завалил выход, чтобы человек в больших сандалиях его не догнал.
Боинг притих. Было слышно, как он кряхтит в прорытой норе. По завалу скатилось несколько катков, и вдруг сквозь пыль ярко вспыхнул неровный овал дневного света.
— Свобода! — крикнул Боинг.
Маша кинулась в нору, забыв про свой короткий но дол. Свет резал отвыкшие глаза. Последний метр она проползла, зажмурившись, и покатилась куда-то тип, обдирая локти и коленки. Боинг поймал ее и отшвырнул в сторону, потому что сверху с каменным грохотом катился Петька. Он пролетел мимо, а Маша вцепилась в какой-то куст. Щекой она чувствовала землю — настоящую, теплую, с клочком хрустящей высохшей травы. Вставать не хотелось. Маша открыла глаза и задохнулась от счастья.
В подземелье не было красок — все покрывала грязно-белая пыль. В подземелье не было посторонних звуков — все шумы исходили от людей. В подземелье не было запахов, кроме запаха сырого мела. А сейчас все вернулось: тысячи красок, звуков и запахов. От них кружилась голова и звенело в ушах. Маша лежала на склоне оврага, заросшего седой полынью и колючками с маленькими блекло-синими цветами. У самых глаз раскачивалась гроздь алых ягод на ветке боярышника. Громко щелкнув, откуда-то выпрыгнул серый кузнечик и полетел, распустив тонкие оранжевые крылышки. Невзрачный бурый мотылек сидел на травинке, шевеля закрученными на концах усиками. На дне оврага валялась темно-коричневая бутылка. Даже на нее было приятно смотреть.
Петька и Боинг яростно спорили, кому лезть за оставленными в катакомбах сумками.
— Хватит уже, — оборвала их Маша. — Вы посмотрите, какая красота!
— Видали, — отмахнулся Боинг. — Я тоже ошизел, но ненадолго.
В конце концов Петька ловко повернул спор, сказав, что доверяет Боингу слазить за сумками. У Боинга кайло. У Боинга прадедушка шахтер. А они — Петька и Маша — люди земные и почти беспомощные.
Польщенный Боинг нырнул в катакомбы, а Петька полез по склону оврага. Докарабкался до края, огляделся и сел, свесив ноги.
— Маш, угадай, где мы?
— Не знаю. Должны быть у школы, только там оврагов нет. Или мы весь город насквозь проскочили?
— Мы на виноградниках!
— Врешь! — охнула Маша. Как же так: возвращались к школе, на северо-восток, а оказались на юге, километрах в пяти от города! Может, компас Евгень Евгеньича сломался?
— Чуть что, так сразу «врешь»! Сама посмотри: вот они, виноградники, а во-он Укро... — привставая, начал Петька... и «солдатиком» спрыгнул на откос , успев крикнуть в полете: — Атас!
Маша огляделась: до лаза в катакомбы далеко, зато рядом куст боярышника. Нагнуться — и готово, спряталась. Подскочил Петька, нырнул в куст и зашипел, наткнувшись на колючки.
— Кто там, он? — спросила Маша.
— Хуже! Самосвал!
Глава IX. БОИНГ: ВЫБОР ОРУЖИЯ
Маша поглубже забилась в куст. Сквозь голые ветки внизу она хорошо видела откос, по которому скатился Петька. Но чем выше, тем гуще росла листва, и дальний край оврага виднелся сочками. На краю появились черные полуботинки невероятного размера. Они могли бы принадлежать памятнику. Или клоуну. Но Самосвал — не памятник, не клоун и не грузовик с самоопрокидывающимся кузовом, а кое-что более грозное. Самосвал — это начальник городской милиции капитан Самосвалов, дядя Витя. (В маленьком городе все тебе «дяди» и «тети», всех ты знаешь хотя бы в лицо. За это Маше нравился Укрополь и не нравилась Москва.)
