Девчонку звали Дездемона, Лицом, как полная луна. На генеральские погоны, Эх, соблазнилася она.
Лиза без труда нашла кабинет Акуловой, постучала в дверь.
– Войдите! – раздался из-за двери приглушенный голос.
Лизе показалось, что голос был мужской, но она все же толкнула дверь и вошла.
В кабинете было два стола – один идеально чистый, прибранный, пустой, как зимнее поле, второй, наоборот, заваленный бумагами и картонными папками.
И вот за этим столом сидел мужчина лет тридцати пяти в синем свитере, с взлохмаченной шевелюрой и оттопыренными ушами. Больше никого в кабинете не было.
– А я вообще-то к майору Акуловой пришла… – растерянно проговорила Лиза.
– А вы пока присядьте, она скоро придет, – ответил мужчина, показывая на свободный стул. – Ее начальство вызвало. Начальство, сами понимаете…
Во взгляде и в голосе его Лиза заметила явный мужской интерес. Ну, это понятно, к таким взглядам она привыкла.
– Может, я пока в коридоре подожду… – замялась Лиза, не хватало еще с полицейским кокетничать.
– Зачем в коридоре? – всполошился лопоухий полицейский. – Там и сидеть-то не на чем! Посидите здесь, она вот-вот должна прийти. Может, минут через десять.
Лиза смущенно потупилась, села, сложив руки на коленях, как прилежная ученица.
– А я вас знаю, – проговорил мужчина, – я вас вчера в театре видел.
Теперь и Лиза вспомнила, что среди мелькавших в театре полицейских был этот лопоухий тип.
– Да, я вас тоже вспомнила, – вежливо ответила она.
– Интересная у вас, наверное, работа… – мечтательно произнес полицейский. – Аплодисменты, цветы… гастроли небось всякие… полмира, наверное, объездили…
– Да что вы говорите! – Лиза грустно улыбнулась. – Аплодируют чаще всего родственники и знакомые, у кого они есть, цветы иногда приходится самим покупать, а насчет гастролей… у нас театрик малоизвестный, если куда ездим, так только в глухую провинцию.
Лиза на всякий случай решила выглядеть бедной сироткой. В театре с приходом нового Главного дела обстояли вовсе не так плохо. На фестиваль они поедут в Каркассон, а потом в Прагу.
Ага, если эта Акулова не возьмет со всех подписку о невыезде. Она может, зловредная баба.
– Вот у вас, наверное, и правда интересная работа… – продолжала Лиза мечтательно.
– Да что в ней интересного! – вздохнул мужчина.
– Ну, как же – погони, засады, улики всякие…
– Это все больше в кино, а на самом деле у нас сплошная рутина! Большая часть времени уходит на составление отчетов! – И полицейский показал на бумаги, толстым слоем покрывающие его стол, как первый снег зимнюю равнину. – Терпеть не могу эту писанину… Погони, если и случаются, – это то еще удовольствие, всю, извиняюсь, задницу отобьешь, а уж о засадах я вообще не говорю, сплошной, извиняюсь за выражение, геморрой, сидишь часами, ни поесть, ни попить, ни, прошу прощения, наоборот…
– Чужая жизнь со стороны всегда кажется интереснее! – проговорила Лиза.
Мужчина что-то ей хотел ответить, но в это время у него на столе, под грудой папок и бумаг, зазвонил телефон. Он принялся, чертыхаясь, разрывать бумажный завал, наконец докопался до телефона и, поднеся его к уху, проговорил:
– Патрикеев слушает! Ты, что ли, Серега? Видеозапись? Какая видеозапись? У них же в театре никаких видеокамер в помине нету… – При этих словах полицейский покосился на Лизу, и она поняла, что речь идет об их театре.
У них действительно не было ни одной камеры видеонаблюдения. Даже перед входом.
А полицейский – теперь Лиза знала, что его фамилия Патрикеев – продолжал разговор. Причем у него была характерная манера – во-первых, он говорил удивительно громко, и во-вторых, прежде чем ответить, он повторял реплику собеседника, так что Лиза невольно слышала весь разговор.
– Что? Напротив камера, у ювелирного магазина?
Действительно, напротив их театра находился ювелирный магазин, и вход в него был прямо перед служебным входом театра. А уж перед ювелирным камера наверняка имеется. У них однозначно серьезные требования к безопасности.
– Серьезно? Коготкова попала на запись той камеры? Это удачно! Что, говоришь? Вышла из театра перед последним действием? Это замечательно! И села в машину? А машина тоже попала на запись? Ну, это вообще здорово! Какая, говоришь, машина? «Тойота Камри»? Синяя или зеленая? Что, номер удалось прочитать? Не до конца? Ну что ж такое! Повтори цифры Серега, я запишу!
На этот раз Патрикеев не повторил слова своего собеседника. Он вытащил из стопки бумаг чистый лист и крупно написал на нем фломастером две цифры.
Зрение у Лизы было отличное, и она сумела прочитать эти цифры – 38. Причем у восьмерки стоял жирный знак вопроса, и дальше была написана в скобках цифра 9. Стало быть, на конце номера машины, на которой уехала из театра Анна Коготкова, была цифра 3, а потом то ли восьмерка, то ли девятка.
– Что еще? – орал в трубку Патрикеев. – Как? Морда на дверце нарисована оскаленная? Может, череп? Похоже или нет? Не знаешь, ну ладно, разбирайтесь дальше…
В это время дверь кабинета открылась, и на пороге появилась, сверкая ненатуральным загаром, майор Акулова. К такому лицу полагался соответствующий макияж, и он был на уровне. Глаза были тщательно подведены, а ресницы такие длинные, что Лиза почти уверилась, что они накладные. Тени на веках были перламутровыми, а Лиза всегда считала, что такой оттенок уместен только там, где и должен быть, то есть на раковинах моллюсков.
Очевидно, они с майором Акуловой имели разные вкусы и представления о прекрасном.
Увидев Лизу, Акулова слегка кивнула, не разлепляя узких губ, щедро накрашенных малиновой помадой. Лиза пробормотала приветствие, на которое не дождалась ответа.
Первым делом Акулова строго взглянула на Патрикеева и проговорила сквозь зубы:
– Что же ты так орешь, Алексей? Я тебя с другого конца коридора слышала! И не только я!
– Да голос у меня такой… – виноватым тоном ответил Патрикеев. – Это Серега звонил, они там запись на камере нашли, на которой видно, как Коготкова…
– Патрикеев! – Акулова предостерегающе подняла руку. – У нас в кабинете посторонние! Ты вообще помнишь такое понятие – тайна следствия?
– Да я что, я же ничего не говорил, я только слушал.
– Знаю я, как ты слушал!
Тут Акулова повернулась к Лизе, окинула ее суровым взором и так же строго проговорила:
– Я вас на сколько приглашала?
– А я вас давно жду. Это вас не было.
