— Потом-то отпустили? — Я посмотрел на своего помощника.
— Получилось так. Патруль увидел его на пристани. Привёз в отделение милиции… — Бала опирался на сейф, я подозревал, что, несмотря на молодость, моего помощника мучает радикулит. Он и со стула приподнимался в два приёма — привставал, затем начинал разгибаться. — Мазут сослался на вас, но ему не поверили. Позвонили дежурному…
— Но после этого-то отпустили?
— Сообщили в областное управление внутренних дел, в обком. Кто-то передал Первому, что водный прокурор отказал в санкции. Митрохин позвонил прокурору области…
Я почувствовал себя мальчиком, которому взрослые публично приказали выйти из-за стола.
— При чём здесь прокурор области? Речь идёт о преступлении, отнесённом к компетенции водной прокуратуры… Бала хмыкнул, но это было скорее от растерянности:
— От территориальной милиции прямой путь в территориальную прокуратуру. Митрохин работает с нею в контакте. Они до нас вели все дела о браконьерах.
— Что с Касумовым?
— Прокурор области арестовал Касумова на четырнадцать суток.
— Беззаконие… — Надо было ехать в прокуратуру Восточнокаспийской области, но на девять было назначено оперативное совещание. — Народ подходит? — спросил я.
— Почти все здесь. Курят.
Оперативное совещание прошло под знаком ареста Мазута.
Начальник рыбинспеции Цаххан Алиев не скрывал удовлетворения:
— Мазут — бродяга, бандит, Игорь Николаевич, — несколько раз повторил он. — Злостный рецидивист-браконьер. Пять раз за браконьерство привлекали… Главный враг Серёжки Пухова был на этом участке… Все знают!
— Не фантазируй! — неожиданно откликнулся дремавший Бураков. — Не был он враг Серёжки! Мазут браконьерствовал. Серёжка ловил — вот и вся вражда!..
— Да ладно! Много ты знаешь! Спишь, и спи! Тебе бы главное — поменьше шевелиться… — махнул на него рукой начальник рыбинспекции.
— Когда шевелишься больше чем надо — суета одна получается, — ответил, не открывая глаз, Бураков. — А ты что, Алиев, всерьёз подозреваешь Мазута?
— Никого я не подозреваю, — сердито буркнул Алиев. — Это вам надо подозревать или оправдывать. Но знаю, что воевали они всерьёз…
— А ты в курсе, что Мазут вытащил Пухова из воды, когда он чуть не утоп у банки Зубкова?
— Ну да, вытащил! До этого Серёжка два часа на моторе гонял за ним, пока Мазут его на камни не завёл! Если бы Серёжка утонул тогда, Мазуту срок обломился бы, как из аптеки!
— А кто узнал бы про это? — сонно поинтересовался Бураков. — Людей там не было!
— Были! Монтажники из Нефтегаза…
Говорили громко и много — не по делу. Но скольких я видел в жизни следователей и прокуроров, криминалистов и оперуполномоченных — толковых, юридически грамотных, — которые за всю свою деятельность никогда не раскрыли ни одного убийства!
Это давалось всегда только избранным, отмеченным особым даром. Сильные стороны таких людей нередко являлись продолжением их недостатков — неумения мыслить абстрактно, ограниченности, агрессивного, неуёмного честолюбия.
Я смотрел на окружающих меня сыщиков и думал: кто из них может оказаться сейчас наиболее удачливым? Уравновешенный, косая сажень в плечах, Бураков, разглядевший поэта Евтушенко на этикетке спичечного коробка, посвящённого Циолковскому? Горячий, идущий прямиком к цели Хаджинур Орезов? Мой тихий, сутулый, многодетный следователь Ниязов — вечно занятый проблемами детского сада, лекарств, панамок, колготок… А может, я сам?
Полковник Эдик Агаев величественно молчал, передоверив мне все полномочия. Вновь созданное управление внутренних дел Каспийского бассейна уже объявило о присылке бригады проверяющих — не менее трёх ревизоров, обещавших перетряхнуть все его бумаги, и мой однокашник чувствовал себя весьма неуютно.
— Этих людей хорошо допросили, тех, кому Пухов помогал вечером перетаскиваться? Джалиловых? — спросил я.
— Хорошо, — крикнул Хаджинур. Он сидел в углу у балюстрады. Между полами его незастёгнутой кожаной куртки виднелся ремень, шедший под мышку к кобуре. — Я сам с каждым говорил. Они ночевали на новой квартире.
— И никто не выходил до утра?
— Никто. Первым ушёл в семь утра зять — на работу. Я беседовал с бригадиром, он лично инструктировал его в половине восьмого. Надо ещё учесть: Сергея перед его гибелью видели много людей. Он весь день провёл в центре. Жене ничего утром не сказал. Ушёл, и всё. Может, ему кто-то был нужен?
На это счёт у меня имелась своя версия: Пухов искал встречи со мной. Наедине. Вне этих стен.
Извинившись, я вышел в приёмную. Гезель была на месте, на столе перед ней стоял красивый, старинной работы, глиняный кувшин — по утрам Гезель выходила на угол, где старая армянка в киоске каждый раз открывала специально для неё свежую банку виноградного сока.
— С Пуховой ты можешь меня связать, Гезель? Ты давно видела её?
— Жену Серёжи Пухова? — удивилась она. — Сегодня. Вернее, сейчас. Она, кстати, спросила, когда у вас приём.
— Какое совпадение!
— Я сказала — по понедельникам.
— Гезель! Сегодня только четверг!
— В обед она собирается на кладбище…
— Ничего не поделаешь, — сказал Бураков, когда после совещания я рассказал о плачевном состоянии, в котором пребывает прокурорская «Нива». Надо посылать Рустама, чтобы чинил колёса. — Он покачал головой, похлопал себя по толстому животу.
— И всё? — спросил я.
— А что поделаешь? Всё равно виновника не найдём. Такие вещи можно вскрыть только случайно.
— Постарайтесь объяснить мне, зачем это сделали?
— Ну как зачем? — развёл руками Бураков. — В порядке общей дисциплины. Чтобы знали, что не вся власть у вас.
— Может, всё-таки из хулиганства? Бураков посопел в короткие широкие ноздри, будто продул двустволку, потом сказал:
— Не думаю, что из хулиганства. Это вас всё-таки припугивают.
— Кто, зачем?
— О-о-о, если б я знал, — сказал Бураков. — Такие уж условия игры. Вам намекнули, что здесь на каждого можно найти управу. Он ведь знали, что вы не будете поднимать сильный скандал.
— А почему они, по-вашему, это знали?
— У нас все про всех знают. Знают, что вы вчера ужинали с девушкой в ресторане, выпили пару рюмок коньяка, а потом ездили на машине, что запрещается. Уже основание, чтобы вас вздрючить. Потом поставили машину около дома, а не оставили в прокуратуре… Есть тактика упреждающих ударов, — рассудительно заключил Бураков. — Вперёд ваших шагов они вам легонечко так по носу дали, чтобы вы знали: полезете дальше — они вам найдут укорот серьёзнее. Сейчас я скажу Рустаму!
Он вышел, но в ту же секунду голова его снова показалась в дверях.
