Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
«В Новосибирске нам предоставили особняк бывшего генерал-губернатора. В воротах, оберегая нас, стоял милиционер.
Там был большой двор-сад, в нем эстрада, где выступали для нас приезжающие местные актеры, и еще отдельный домик-бильярдная. В самом дворце устроили для нас просмотровый кинозал. И я, как первая дама города, выбирала из списка, какой именно кинофильм сегодня хочу посмотреть.
У меня был свой «двор», меня окружали «фрейлины» – жены начальников. Кого пригласить, а кого нет, было в моей воле, и они соперничали за мое расположение. Фильмы выбирала я, с ними только советовалась.
Мы, бывало, сидим в зале, смотрим фильм; «подхалимы» несут нам фрукты, пирожные... Да, да, вы правы, конечно, я неверно употребляю это слово. Точнее сказать «слуги», конечно, но я называла их подхалимами – уж очень старались они угодить и предупредить каждое наше желание. Они так и вились вокруг нас. Их теперь называют «обслугой» (не «прислугой» – прислуга была у бывших)...
... Несут пирожные, знаете какие? Внутри налито мороженое с горящим спиртом, но их можно было есть не обжигаясь. Представьте себе, в полутьме зала голубые огоньки пирожных. Я-то, правда, не очень их ела, берегла талию, ела чаще всего одни апельсины.
Мои придворные дамы и пикнуть не смели против меня, те же подхалимки...
Вскоре, как мы приехали, мы были приглашены к Эйхе.
Роберт Индрикович Эйхе, когда-то латышский коммунист, был теперь секретарем Западно-Сибирского крайкома.
И вот представьте себе. Зима. Сибирь. Мороз сорок градусов, кругом лес – ели, сосны, лиственницы. Глухомань, тайга, и вдруг среди этой стужи и снега в глубине поляны – забор, за ним сверкающий сверху донизу огнями дворец!
Мы поднимаемся по ступеням, нас встречает швейцар, кланяется почтительно, открывает перед нами дверь, и мы с мороза попадаем сразу в южную теплынь. К нам кидаются «подхалимы», то бишь, простите, «обслуга», помогают раздеться, а тепло, тепло, как летом. Огромный, залитый светом вестибюль. Прямо – лестница, покрытая мягким ковром, а справа и слева в горшках на каждой ступени – живые распускающиеся лилии. Такой роскоши я никогда еще не видела! Даже у нас в губернаторском особняке такого не было.
Входим в залу. Стены обтянуты красновато-коричневым шелком, а уж шторы, а стол... Словом, ни в сказке сказать, ни пером описать!
Встречает сам Эйхе – высокий, сухощавый, лицо строгое, про него говорили, что он человек честный и культурный, но вельможа.
Пожал руку Сереже, на меня только взглянул – я была со вкусом, хорошо одета, – взглянул мимоходом, поздоровался, но как-то небрежно. Я сразу это пренебрежение к себе почувствовала, вот до сих пор забыть не могу...
Впрочем, за столом он старался быть любезным, протянул мне меню первой, спросил, что я выберу, а я сама не знала, глаза разбегаются. Я и призналась – не знаю... А он говорит мне, как ребенку, упрощая снисходительно, даже ласково:
– А я знаю. Закажите телячьи ножки фрикассе.
Я говорила, как нас принимал Эйхе на даче-дворце в лесу. После этого мы встречались с ними не раз. У них была еще дача, меньше той, но тоже роскошная, только уютнее, милее.
Однажды мы приехали туда вдвоем. На даче – только Эйхе и его жена (слуг я не считаю)...» [136]
И вдруг из этих дворцов и правительственных дач, где разбегались глаза от изысканных блюд в меню и можно было «не считать» слуг, Каруцкому грозит опасность перебраться прямиком в ряды советских трудящихся – тех самых, которые в это время жили в неотапливаемых бараках, землянках и времянках, давились в очередях за крупой и черствым хлебом, работали в две смены в условиях форсированной индустриализации... Из всего былого великолепия ему оставили только его любимые порнографические открытки – скромную утеху коммуниста и чекиста. И это изгнание из номенклатурного Эдема – благодаря немилости Ягоды. Легко представить себе отношение Каруцкого, и без того не слишком сдержанного, к Ягоде и его клевретам, тем более что он хорошо знал, какой образ жизни в действительности ведут они сами.
Мстительный и злопамятный, не менее твердо Ягода преследовал и выдвиженцев своего злейшего врага Евдокимова – лидера пресловутой «пятерки». Из делавших карьеру под руководством Евдокимова на Правобережной Украине, а затем на Северном Кавказе, он пощадил лишь тех, кому посчастливилось подружиться с давним любимцем Ягоды Фриновским, которого нарком сделал начальником Главного управления пограничной и внутренней охраны (ГУПВО) НКВД. Этот человек, внук православного священника и сын учителя, недоучившийся семинарист, оказался начисто лишен каких-либо нравственных принципов, к тому же обладал исключительными способностями к подхалимажу. Среди уцелевших в НКВД выдвиженцев Евдокимова он оказывал, пожалуй, особое покровительство двум своим давним сослуживцам по Правобережной Украине (там они служили в начале 20-х гг.) – заместителю начальника УНКВД по Северному Кавказу Владимиру Курскому и заместителю начальника УНКВД по Ленинграду и Ленинградской области Н.Г. Николаеву-Журиду. Последнему покровительствовал также оперативный секретарь НКВД комиссар госбезопасности 3-го ранга Я.А. Дейч. И Курского, и Николаева-Журида Ягода не жаловал как евдокимовцев в прошлом, но терпел в своем ведомстве, видимо, за особую старательность. Возможно, сыграли роль и их личные связи с влиятельными ягодовцами: Курский и Молчанов родились в Харькове в 1897 г. и там же выросли. Курский вряд ли доводился начальнику СПО другом детства: он вырос в бедной еврейской семье (его отец работал портным), трудился подмастерьем у часовщика и наверняка не испытывал дружелюбных чувств к воспитанникам Харьковской торговой школы, где учился на коммерсанта юный Жорж Молчанов. Все же, как мы увидим в дальнейшем, в стиле работы и построения карьеры Курского видна школа Молчанова. Что же касается Николаева-Журида, то он учился в Киевском университете в те же годы, что и Миронов с Гаем.
И тем не менее наверняка потребовалась поддержка по меньшей мере самого Агранова, чтобы Курский 15 июля неожиданно получил место Каруцкого – начальника Западно-Сибирского крайуправления НКВД. По сравнению с Северным Кавказом, несмотря на более суровый климат, это в то время считалось важным повышением. Дело в том, что партийным наместником Западной Сибири являлся Роберт Эйхе, любимец Сталина, недавно введенный им в Политбюро, восходящая звезда кремлевского небосклона. Работа с Эйхе расценивалась как дело высокого престижа. Он проявил себя горячим энтузиастом массовых репрессий. Через полгода на декабрьском Пленуме ЦК ВКП(б) он слегка упрекнет самого Сталина: «Товарищ Сталин, мы поступаем слишком мягко!» При таком секретаре крайкома перед начальником Западно-Сибирского УНКВД открывались поистине безбрежные перспективы проявить свои способности к карательной деятельности.
Возвышение Курского можно объяснить лишь настроением эйфории от радостных для Ягоды известий, полученных им 15 июля, которые упоминались выше, да еще тем, что он, видимо, не знал в то время о предательстве Агранова (тот позднее жаловался, как непросто было ему протащить через Ягоду нужные решения по кадрам: «Тов. Ягода крепко держал в своих руках работу по кадрам и не давал возможности переставить людей» [137] ). Вторая кадровая перестановка, состоявшаяся в тот же день, должна была пройти легче. Ягода наверняка знал, что Сталин недоволен членом ЦК ВКП(б), первым секретарем Свердловского обкома Иваном Кабаковым. Пламенный сталинист, Кабаков никогда не принадлежал ни к каким оппозициям, стремясь мчаться по орбитам сталинской политики впереди генеральной линии партии. Сталинский принцип пренебрежения уровнем потребления во имя форсированной индустриализации и других политических задач он доводил до предельных результатов. Бывший слесарь, Кабаков держал трудящееся население области в такой нищете, что при нем в Свердловске стояли огромные очереди даже за хлебом. Признавая этот факт на февральско-мартовском Пленуме 1937 года, он свалил его на происки «врагов», после чего перешел к тому, что его волновало гораздо больше продовольственных проблем: «В одном магазине встретили такой факт – на обертку используют книги Зиновьева» [138] . Сталин не терпел не в меру исполнительных дураков – тех, кто доводил его политическую линию до абсурда. Летом 1936 г. Кабакову оставалось менее года до исключения из ЦК и ареста в качестве «врага народа». Поэтому решение предварительно заменить начальника Свердловского облУНКВД не должно было вызвать особых сомнений у Ягоды.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
