Маркиз не только принес в их дом новые идеи, он сумел пробудить в Ровене дремавшие доселе чувства и эмоции.
Она не могла объяснить даже самой себе, что это были за чувства, но точно знала, что стала за это время совсем другой, чем до появления в доме маркиза.
— Я стала много мечтать, — сказала себе Ровена. Повернув голову, она увидела входящую в комнату Гермиону.
Девочка надела шляпку и несла на руке белую шаль.
— Не знаю, почему именно я должна ехать с папой, — проворчала она. — Я с гораздо большим удовольствием осталась бы здесь с маркизом.
— Но ты не можешь отказать отцу, когда он о чем-нибудь просит, — сказала Ровена.
— Нет, конечно, нет, — согласилась Гермиона. — Но я не понимаю, почему папа работает так много. Это просто глупо — уезжать из дома в такой вечер!
— Ты ведь знаешь: отца ничто не заставит пренебречь своим долгом. Хотя ему тоже наверняка хотелось бы остаться дома и провести последний вечер в обществе маркиза, — тихо сказала Ровена.
— Он такой чудесный, правда, Ровена? — Гермиона явно имела в виду не отца.
— Маркиз был очень добр к нам, — сухо ответила Ровена.
— Ты поможешь мне придумал, что нарисовать ему? — сказала Гермиона. — Если бы я умела рисовать что-то вроде тех чудесных картинок, которыми украшены его древние пергаменты!
— Надо придумать что-то свое, — посоветовала Ровена. — А не пытаться копировать чужое.
— Я что-нибудь придумаю, — пообещала Гермиона и вздохнула. — Это будет очень трудно, когда его не будет рядом, чтобы поговорить со мной, дать мне совет. С тех пор, как маркиз появился в доме, у меня столько новых идей.
Ровена едва удержалась, чтобы не признаться, что испытывает то же самое. Но тут в коридоре послышались голоса, и Гермиона выбежала из комнаты.
— Я уже еду, — услышала Ровена голос отца.
— Я готова, папа, — сказала Гермиона.
— Спокойной ночи, милорд, — теперь доктор обращался к маркизу. — Не засиживайтесь слишком поздно. Вы должны набраться сил перед завтрашней дорогой.
— Постараюсь, — пообещал ему маркиз.
Снова послышался звук шагов, и через секунду захлопнулась входная дверь.
Ровена по-прежнему стояла у окна, но у нее вдруг перехватило дыхание, когда она поняла, что осталась наедине с маркизом.
Маркиз вошел в гостиную и закрыл за собой дверь.
Не поворачивая головы, Ровена чувствовала, как он приближается к ней.
Остановившись, он некоторое время вглядывался в профиль девушки, ясно вырисовывавшийся на фоне темнеющего неба.
— Остались только вы и я, Ровена, — тихо произнес маркиз.
Девушка медленно повернулась к нему, чувствуя, как отчаянно бьется в груди ее сердце. И тут маркиз достал что-то из кармана сюртука.
— Подарок, приготовленный для вас, все время был со мной, — признался он. — Но я хотел вручить его вам, когда мы останемся наедине.
Н он вложил в руку Ровены маленькую коробочку.
Ровена взяла ее, чувствуя каждой клеточкой своего тела присутствие рядом мужчины, такого большого и сильного, что ей было даже страшновато снова поднять на него глаза.
— Откройте же! — велел маркиз.
Не сводя глаз с коробочки, Ровена повиновалась.
Внутри лежал медальон в форме сердца, украшенный бирюзой и бриллиантами.
— Это… мне? — спросила Ровена срывающимся голосом.
— Это способно выразить лишь малую долю моей благодарности за все, что вы сделали для меня, Ровена.
— Он… красивый… очень красивый! — воскликнула девушка. — Но вы не должны были…
Она запнулась, не находя подходящих для данного момента слов.
— Вы снова собираетесь рассказывать мне, что я должен, а что не должен делать? — с иронией спросил он. — Вы были таким диктатором, Ровена, что теперь, без ваших инструкций, я не буду знать, как мне себя вести, — добавил маркиз с улыбкой.
— Это было для вашей… пользы, — едва слышно произнесла Ровена.
— Я знаю, — ответил маркиз, — и все же не могу избавиться от мысли, что вам нравилось распоряжаться мною.
Ровена молчала, и через несколько секунд маркиз произнес:
— Я никогда не забуду, каким нежным был ваш голосок, когда мне было по-настоящему плохо, какая заботливая рука поднимала мою голову, чтобы дать мне напиться.
Слова маркиза звучали, как музыка, и Ровена с ужасом чувствовала как отзывается на эти мелодичные звуки ее тело.
Она все еще не сводила глаз с медальона, словно не могла поверить, что он существует на самом деле. У нее никогда не было такой красивой и такой дорогой вещи. Но дело было не только в этом.
— Я выбрал именно эту форму, — тихо продолжал маркиз. — Потому что это символ.
Найдя в себе мужество посмотреть ему в лицо, Ровена невольно вздрогнула, немного испуганная выражением его глаз.
Маркиз стоял так близко, а Ровена не могла заставить себя ни пошевелиться, ни заговорить, ни отвести глаза.
— Вы держите в руках мое сердце, Ровена, — проникновенным голосом сказал он. — Значит ли это что-нибудь для вас?
— Мне кажется… я… не понимаю, — с трудом выдавила из себя Ровена.
— Так я должен прояснить? — спросил маркиз. — И поблагодарить вас именно так, как мне хочется?
Сильные руки маркиза обвили ее плечи, и прежде чем Ровена успела понять, что происходит, губы его нашли ее губы.
В первое мгновение шок от происходящего мешал Ровене почувствовать что-нибудь, кроме изумления. Потом она осознала, что находится в плену губ и рук маркиза и неспособна больше ни думать, ни шевелиться.
Губы его были твердыми и в то же время нежными, и что-то теплое и приятное, поднимаясь внутри Ровены, заставило ее тело крепко прильнуть к сильному телу маркиза.
Ее охватил вдруг неописуемый восторг. Ровена словно мечтала об этом всю свою жизнь, только не догадывалась раньше, о чем именно мечтает.
Это было ощущение сродни восторгу при виде прекрасного заката или благоухающего аромата роз, только гораздо более волнующее и острое. На нее нахлынуло вдруг все, что она чувствовала к маркизу, и еще много, много больше.
Маркиз привлек ее ближе к себе, и Ровена почувствовала, что перестает быть собой и становится частью этого сильного мужчины, частью его красоты и обаяния, и даже его гордости, с которой так долго пыталась бороться.
Губы его становились все настойчивее, и, словно молния, пронизывало все ее тело, испепеляя душу, неистовое наслаждение, о существовании которого она даже не подозревала до сих пор.
Все было так чудесно, так восхитительно, и в то же время от непонятной слабости у нее подкашивались колени, и Ровена прижалась крепче к маркизу, чтобы не потерять, не выпустить из рук то, что казалось ей сейчас даром богов.
