Кроме того, недостаточность содержания в петербургских условиях (81 рубль в месяц) и конкурс придавали учебе характер подлинной борьбы за выживание.
Но все же академия при всех недостатках являлась хорошей, действительно высшей военной школой. Ее выпускникам история предоставила печальный шанс на апробацию полученных знаний, навыков, умений на сопках Маньчжурии и в окопах Первой мировой войны.
Деникин поступал в академию после того, как обилие кандидатов побудило с 1885 года принимать по конкурсу (трехлетний строевой ценз для кандидатов установили еще в 1878 году). Поступление в академию становилось для офицерства последним и решительным боем. В округе держали экзамен 1500 офицеров, на экзамен в академию допускали 400–500, а поступали — 140–150 человек. На третий курс переходили 100. Из них причисляли к Генеральному штабу 50. То есть после отсеивания оставалось всего лишь 3,3 процента.
Вот через какое сито прошел Антон Иванович, прежде чем в октябре 1895 года прочитал сухие строки приказа о своем зачислении. Душа Антона Ивановича ликовала, он еще не знал, что скоро попадет «из огня в полымя»…
Академическое обучение продолжалось три года. Первые два года — слушание лекций.
На третьем году начиналась самостоятельная работа в различных областях военного дела и защита диссертаций, доставшихся по жребию. Причем, когда начальником академии являлся генерал Драгомиров, слушатели защищали только одну диссертацию. Но когда академию принял «бог стратегии» (так называли генерала Леера), то была введена защита трех тем диссертационных исследований. Она проходила перед академической профессурой, которая разбирала ее, судя по свидетельству генерала Алексеева, буквально по косточкам.
Непомерно большим был курс теоретических дисциплин, втиснутый, по соображениям государственной экономии, в двухгодичный срок. В нем доминировали общеобразовательные предметы: политическая история, русский язык, иностранный язык, славистика, государственное право, геология, высшая геодезия, астрономия, сферическая геометрия.
Кое-кому сложившиеся порядки в академии были явно не под силу. Не случайно многие слушатели уходили из академии раньше срока… И как бы в подтверждение тому, в послужном списке Антона Ивановича значится сухая, но столь многозначительная фраза: «С разрешения начальника Генерального штаба по невыдержанию экзамена отчислен из академии. Май 1896 года».
Оказывается, камнем преткновения для Деникина стал экзамен по истории военного искусства. Принимал его профессор Баскаков. Антону Ивановичу достался вопрос о Ваграмском сражении[23]. Баскаков прервал его, не выслушав до конца:
— Начните с положения сторон ровно в двенадцать часов.
Антон Иванович считал, что в данный час никакого перелома в сражении не было. Стал сбиваться. Как он ни подходил к освещению боевых действий, профессора это не удовлетворяло, и тот раздраженно повторял:
— Ровно в двенадцать часов.
Наконец, глядя презрительно, как-то поверх собеседника, Баскаков сказал:
— Быть может, вам еще с час подумать нужно?
— Совершенно излишне, господин полковник.
По окончании экзамена комиссия совещалась очень долго. Наконец, зачитываются отметки. А затем:
— Кроме того, комиссия имела суждения относительно поручиков Иванова и Деникина и решила обоим прибавить по полбалла. Таким образом, поручику Иванову поставлено семь, а поручику[24] Деникину шесть с половиной.
Оценка знания — дело профессорской совести, но такая прибавка была лишь злым издевательством: для перевода на второй курс требовалось не менее 7 баллов из 12 возможных. Антон Иванович покраснел и доложил:
— Покорнейше благодарю комиссию за щедрость.
Откуда в той ситуации у него взялись силы для сарказма?!
Провал. На второй год в академии не оставляли и, следовательно, предстояло пройти через позор отчисления из числа слушателей элитного военно-учебного заведения.
Что делать? В душе двадцатичетырехлетнего офицера полное смятение. Возвращаться в родную бригаду? Но это же такой позор! Отставка? Перевод в Заамурский округ пограничной стражи? Вроде бы нужны инструкторы в Персию?
Успокоившись, Антон Иванович принимает мужественное решение: начать все с начала! Он возвращается в свою бригаду, а через три месяца блестяще снова сдает экзамен в Академию Генерального штаба на первый курс. Из 150 претендентов поручик Деникин стал четырнадцатым. Причем по математике он набирает 11,5 и за русское сочинение — 12 баллов. И все душевное напряжение нашего поручика осталось потомкам в одной скупой строчке его послужного списка: «Повторная сдача испытаний в Академию Генерального штаба, куда и зачислен по сдаче. Октябрь 1896 год».
Доказал всем, что его отчисление — несправедливость.
Итак, снова Петербург, бессонные ночи за учебниками, вечное самоутверждение. Впрочем, не только…
Антон Иванович мог любоваться красотами Петербурга, но ходить по паркетам роскошных дворцов родовой знати офицеру-провинциалу не дано. И вдруг — фортуна!
В Зимнем дворце периодически давали балы в тесном кругу родовой и служебной знати. Но первый бал — открытие сезона — был более доступен. На нем собиралось тысячи полторы гостей. Получила 20 приглашений и академия. Одно из них досталось Деникину. Вся обстановка бала казалась феерией — по грандиозности и импозантности зала, по блеску военных форм и дамских костюмов, по всему своеобразию придворного ритуала. Он наблюдал придворную жизнь, танцевал, отдавал посильную дань царскому шампанскому, переходя от одного прохладительного буфета к другому. Это была какая-то другая жизнь, далекая от реальности.
В академические годы в жизнь Антона Ивановича Деникина властно постучалась политика. Нет, он не записался в подпольный офицерский кружок. В стенах академии их просто не имелось. Да и не могло быть. Академия являлась учреждением, где у слушателей традиционно складывалось негативное отношение к увлечению политикой. Генерал Драгомиров, в бытность свою начальником академии, напутствовал подопечных так:
— Я с вами говорю, как с людьми, обязанными иметь свои собственные убеждения. Вы можете поступать в какие угодно политические партии. Но прежде чем поступить, снимите мундир. Нельзя одновременно служить царю и его врагам.
Знакомство Деникина с политической жизнью Петербурга оказалось намного прозаичнее… Однажды к нему пришли две знакомые курсистки в состоянии большого душевного волнения:
