Вдова грустно улыбнулась.
— Муж звонил ей. Я знаю это, поскольку со мной он не церемонился и звонил в моем присутствии… одной, другой… У нас с ним были приятельские отношения, как это принято называть.
Ее голос осел, и она передернула плечами.
— Все эти телефонные номера я в конце концов запомнила наизусть — моя память всегда его удивляла. Могу вам подсказать, раз вам это так важно… Лейла… шестьсот двадцать два-ноль семь-семьдесят шесть…
— Фамилии нет?
— Фамилии его не интересовали.
— Не знаю, как вас и благодарить!
— Полно! Полно! Все это ушло для меня в далекое прошлое… И все-таки, если вы увидите Лейлу снова… Можно, я вам признаюсь?.. Я бы хотела быть в курсе. Приходите опять, когда вам заблагорассудится.
Шаван ушел в полной растерянности. Если ревность мадам Борелли обоснованна, Лейла и в самом деле была любовницей художника. Таким образом, его вернули к первой гипотезе. Но как же тогда объясняется несчастный случай?.. Шаван вспомнил, что поблизости отсюда, на площади Аббатисс, находится почтовое отделение, и поспешил туда. Ему любезно дали справку. Нужно только, позвонив по 266-35-35, узнать адрес, соответствующий номеру телефона 622-07-76, но при условии, что он не значится в красном списке — списке абонентов, не желающих обнародовать свой адрес.
Шаван тут же набрал 266-35-35, сделал запрос, указав почтовое отделение, где находится в данный момент, и стал ожидать. Преисполненный опасения или страха? Он уже не знал.
Четверть часа спустя Шаван получил справку. Номер 622-07-76 принадлежит абоненту по имени Доминик Луазлер, проживающему в доме 160-бис на бульваре Перейра, в XVII округе.
Доминик Луазлер… Бульвар Перейра… На сей раз он напал на след. Спиртное, которое он выпил на Лионском бульваре, жгло ему внутренности. Он залпом опрокинул полкружки пива в баре на площади Пигаль, присев между девушкой с синими волосами и негром, зажавшим коленями гитару.
Таким образом, Люсьена вполне могла сначала быть любовницей Борелли, а потом любовницей Луазлера или, скорее, поскольку Борелли звонил ей по 622-07-76, значит, она тогда уже жила у этого Доминика по нескольку дней в неделю. Дней, когда сам он находился в отлучке!.. И вторая связка ключей, обнаруженная им в сумочке, доказывала, что она чувствовала себя как дома и на бульваре Перейра, что, впрочем, нетрудно проверить.
Но Шаван не был настроен отправиться туда незамедлительно. Он беззлобно кружился вокруг правды. Как недоверчивый зверь — вокруг падали. Борелли скончался полтора года назад. Портрет мог быть написан года два назад. Значит, Люсьена уже тогда жила у Луазлера. Два года, а может, и дольше. Почему бы и нет! И ему столько времени было все это невдомек! А ведь влюбленная женщина время от времени должна себя выдавать? Он представил себе Люсьену — всегда спокойная, всегда предупредительная. Когда он возвращался домой, она мило спрашивала: «Все хорошо?» Затем, разумеется, пропускала его рассказ мимо ушей, но нетерпения не проявляла. Мечтательница! Она была мечтательницей по натуре. Вполне возможно, не более игрива и с Борелли или Луазлером. Но тогда что они в ней нашли? Чем именно она их прельщала? Своей красотой, несомненно. Впрочем, не следовало преувеличивать. По утрам, когда она вяло хлопотала на кухне, еще не причесанная, не накрашенная, в ней, пожалуй, сквозила некая грация, как у зверьков, но ничего такого, что способно волновать кровь. Разговор с ней тоже не слишком возбуждал. Ее любовные способности? Но любовь была для нее скучным занятием, как и многое другое. Борелли? Почему тот заинтересовался ею, еще можно было как-то понять. В нем говорил художник. А не мужчина. Но вот Луазлер?
Что он за любовник, если соглашался видеть любимую женщину всего четыре дня в неделю? Что могла она ему такое насочинить в оправдание своих отлучек? Сказала ли ему, что ее муж работает на «Мистрале»? И этот мужчина смирялся с необходимостью делиться с другим. Выходит, он не был от нее без ума. Или тоже имел семью. Возможно, он — бизнесмен, наезжающий в Париж. Но такой образ жизни не имел ничего общего с жизнью, какую вела Люсьена.
— Хватит! — громко изрек Шаван.
Девушка, сидевшая рядом, посмотрела на Шавана и прыснула со смеху. Он бросил на стойку мелочь и вышел из бара. Мысли копошились в его уме, как червяки. Опять метро. Опять лестницы. И под конец его квартира — безмолвная, пустая, враждебная. «Я чувствовал бы себя лучше в отеле», — подумал он. И снова, но уже внимательнее рассмотрел ключи: самый сложный, конечно, от квартиры. Два других — от подъезда и почтового ящика. «Идти ли мне туда? — спрашивал себя Шаван. — Как я поступлю, если столкнусь нос к носу с Домиником? Ну и видок же будет у меня! Но почему бы не прощупать почву, не разузнать, что к чему?»
Теперь не время прибегать к уверткам. Он вызвал такси.
— Сто шестьдесят-бис, бульвар Перейра.
Глава 5
Какая удача! Консьержки в доме не оказалось, и никто не поинтересовался, кого он ищет. Шаван подошел к ряду почтовых ящиков, бросил на них беглый взгляд и обомлел. На медной табличке значилось:
ДОМИНИК ЛУАЗЛЕР
3-й этаж справа
А сразу под табличкой находилась визитная карточка:
ЛЕЙЛА КЕТАНИ
Какая наглость! Она жила здесь под фамилией своей мамы. Фамилия Шаван ее не устраивала или же, скорее, такая предосторожность служила ей ширмой для двойной жизни.
Шаван поспешил вставить в замочную скважину самый маленький из трех ключей, и прозрачная дверца почтового ящика сразу поддалась. Значит, он рассудил правильно и сумеет без проблем попасть в квартиру. Осмотрительный взгляд вокруг. Лифт тут, рукой подать, кабина еще освещена — кто-то совсем недавно им пользовался. На лестнице ни души, а то были бы слышны приглушенные шаги по ковровой дорожке. Шаван нажал на кнопку домофона. В случае, если бы этот Доминик Луазлер ответил, он сказался бы представителем торговой фирмы, и тогда Луазлер наверняка послал бы его куда подальше. Он ничем не рисковал и нажал на кнопку вторично, но аппарат продолжал молчать. Значит, перед ним зеленая улица. С непринужденным видом Шаван вошел в лифт. Панель под красное дерево свидетельствовала о комфорте, царившем в этом доме. Тут даже малюсенькая квартирка и та стоила по меньшей мере пятьсот или шестьсот тысяч франков. Шаван начинал понимать, почему Люсьена скучала в их скромной трехкомнатной квартире по улице Рамбуйе. Надо думать, она сбегала из дому, стоило ему завернуть за угол, чтобы вернуться туда, где чувствовала себя привольно.
Шаван оглядывал себя в «зеркале для самолюбования», украшавшем одну из стенок кабины. Он уже не упускал случая бросить укоризненный взгляд на свое лицо — в витринах, зеркальце заднего вида перед водителем… Это лицо тоже было для нее недостаточно хорошим. Но что в конечном итоге послужило основанием для их разрыва? За что он себя безотчетно корил? Его желание развестись казалось ему вполне законным. А вот то, что Люсьена устала от него первая, он счел чудовищным.
