– Чтоб записать твои призрачные голоса. Теперь посмотри. Я закладываю сюда этот диск. Услышишь их снова – нажми на это. Он запишет любой голос в пределах слышимости.
Он поставил магнитофон у стены, от которой исходили голоса.
– Потом, – объяснил он, – можно будет вытащить диск и проиграть.
– Может, эти голоса не запишутся, – сказала она.
– Запишутся, если звучат в воздухе. Любой звук порождает волны. Если звук существует в настоящем мире, он непременно запишется.
– Звук может существовать в другой реальности и все равно быть настоящим.
– Ладно, давай-ка сперва проверим возможности естественного порядка…
– Но мы не знаем всех возможностей естественного порядка.
– Если звук не запишется, мы можем считать доказанным, что либо его вообще не существует, либо он существует в рамках сверхъестественного порядка, – объяснил Лоуренс.
– Он существует, – настаивала она. – Я считаю его естественным. И считаю, что эта машинка его не запишет.
– Ты даже не хочешь попробовать? – чуть ли не разочарованно спросил он.
– Напротив, прекрасная мысль.
– И лучше всех остальных, что приходили тебе в голову.
– Сейчас у меня появилась новая мысль, – сказала Каролина, – и я уверена, что она правильная. Меня осенило в разговоре с отцом Джеромом.
– Ну так поделись.
– Не сейчас. Я хочу собрать доказательства.
Каролина была счастлива. Лоуренс погляделся в зеркало, улыбнулся и сказал своему отражению:
– Она называет меня грязной скотиной.
В квартирке царил беспорядок. Каролина любила наблюдать, как Лоуренс расправляется с наведенным ею порядком. Теперь они жили в квартире вдвоем. Управляющему было сказано, что они поженились. Объяснение устроило его только наполовину, но другую половину, как предсказал Лоуренс, он не преминет вставить в счет. Она уже привыкла к обращению «Миссис Мандерс» – это было нетрудно, они словно и не расставались, хотя знали, что их заставили съехаться чрезвычайные обстоятельства. Пройдет не больше недели, и придется им что-то предпринимать. Каролина жалела о том, что посвятила Барона в эти обстоятельства: тот начал уговаривать Лоуренса определить ее в частную лечебницу. Не то чтоб ей не нравилось само предложение – не нравился вложенный в него смысл. «Частная лечебница». Барон имел в виду психушку высшего класса. Лоуренс не соглашался – он хотел вернуться с ней к бабушке. Барон рассказал обо всем Хелене. Та предложила оплатить пребывание Каролины в частной лечебнице для католиков. При этом она не имела в виду психушки.
– Я бы не против отдохнуть две-три недели в частной лечебнице, – заявила она Лоуренсу. – Не думаю, что там меня смогут избавить от голосов, но на какое-то время сделают к ним невосприимчивой. Я бы тогда отдохнула.
Лоуренс был в принципе не согласен. К тому же ему нужно было раскрыть другую тайну.
– Я тебе все о ней рассказал в письме. Не успел я отправить письмо в Святую Филомену, как от тебя пришла первая телеграмма – что ты уже в Лондоне. Думаю, письмо тебе перешлют.
– Ну так расскажи. – Каролина была наполовину готова услышать «тайну» наподобие собственной.
– Дело в том, что бабушка связалась с весьма подозрительными типами. Я было решил, что она возглавляет банду, но теперь, с учетом всех обстоятельств, думаю, что она их марионетка.
– Нет, – возразила Каролина, – твоя бабушка решительно неспособна быть чьей-то марионеткой.
– Ты и вправду так думаешь? Честно говоря, я и сам так считаю. Тебе нужно приехать и самой посмотреть.
– Я подумаю, – ответила Каролина.
Четыре раза на предшествующей неделе она в отсутствие Лоуренса слышала стук машинки и голоса.
Тогда она сказала Лоуренсу:
– Повидаю отца Джерома. Если он посоветует частную лечебницу – пусть будет лечебница. Если отправит к твоей бабушке – к ней и поеду. В частную клинику я могу лечь и позже.
Но спросить совета у отца Джерома она забыла, и теперь чувствовала, что это уже не важно.
– Я отправлюсь в Суссекс, – сказала она.
– Вот как, правда? Тебе посоветовал святой папаша?
– Нет. Я забыла у него спросить. Он посоветовал лучше есть и больше спать.
Лоуренс знал, что и в благополучные времена у Каролины были проблемы с едой и сном. Он рассмеялся, но Каролина его не поддержала и сказала:
– Мне стало лучше. По-моему, худшее уже позади. Я начинаю кое-что понимать.
Ему было не привыкать к скоропалительным выздоровлениям Каролины – но только от физических недугов. За прошедшие годы грудные болезни, которым она была подвержена – бронхит, плеврит, пневмония, – не раз укладывали ее в постель у него на глазах. Пару раз она несколько дней пролежала с высокой температурой, горя от жара. Затем всего за одну ночь, или за один послеполуденный час, или за одно утро, когда она поздно просыпалась после ночной лихорадки, вдруг наступала перемена состояния, мгновенное восстановление сил, и Каролина заявляла: «Мне стало лучше. Я чувствую себя совсем хорошо». Она садилась и говорила. Температура у нее падала до нормальной. Походило на то, будто она принимала решение, будто ее тело в эти минуты только и ждало от нее слова, сама же она покорно ожидала тайного разрешения изнутри, которое наконец позволило бы ей произнести: «Мне лучше. Я чувствую себя хорошо». После таких ускоренных выздоровлений Каролина пребывала в подавленном настроении и требовала к себе положенного больному внимания, которое мало ее заботило, когда болезнь принимала угрожающий характер. В эти дни она часто повторяла: «Пока что я не чувствую себя лучше. Я все еще слаба». Но в ее словах не было уверенности. В конце концов все это превратилось в шутку, когда спустя месяцы после выздоровления Лоуренс говорил: «Ты все еще больна. Тебе не становится лучше». Она, со своей стороны, подыгрывала ему, заявляя: «Сегодня, милый, ты готовишь завтрак. Я еще больна, и мне очень нехорошо».
Все это пришло Лоуренсу в голову, когда Каролина по возвращении из обители сказала ему: «Мне стало лучше… Я начинаю кое-что понимать». Он узнал этот знак – за последние шесть лет он самолично выхаживал Каролину, когда та болела. То были в основном времена бедности – еще до того, как его родители смирились с их внебрачной связью, как он получил работу на Би-би-си, как Каролина приобрела имя в литературе.
Каролина знала, о чем он думает. Он не ожидал, что она столь внезапно излечится от болезни такого рода. Последние полгода он следил за ее развитием.
Теперь же он думал: «Итак, ей стало лучше. Она кое-что понимает. Но так ли это? Неужели она права? С меланхолией покончено. С паническим страхом перед незнакомцами тоже покончено. Никакой тревоги, никаких голосов? Формальное выздоровление, период “болезненной слабости” – и перед нами прежняя Каролина. Разве такое возможно?»
