Арамис остановился.
И с детским эгоизмом, ни за что не желая уступить свою очередь, он заключил: «Да нет же, он был старше меня, потому и умер раньше» и продолжил чтение:
«С последним поцелуем и последним благословением дорогой умирающий настоятельно просил меня как можно раньше сообщить вашему превосходительству одно пожелание из его завещания.
Завещание было составлено и подписано его рукой несколько лет назад, если не ошибаюсь, вскоре после визита вашей светлости в Эрбелетты.
Это положение касается нас обоих. Должен объявить, что я сделал дословную копию с оригинала, который в данный момент имею перед глазами:
„А также господину герцогу д’Аламеда, гранду Испании, в Мадриде, бывшему мушкетеру Арамису и одному из четырех товарищей, с которыми я что-то не поделил в молодые годы, но стал его другом в спокойствии нашей общей старости.
Вышеназванному господину и другу завещаю из всей своей собственности сына моего Элиона, как он и просил меня когда-то, желая позаботиться о его судьбе и помочь поддержать честь нашего имени.
Сыну Элиону пошел двадцать пятый год. Он высокого роста, хорошо сложен, имеет приятную внешность, великолепный почерк и владеет основами греческого и латыни.
Он великолепно охотится, точно Немврод, владеет шпагой, как сам д’Артаньян, и сохранил для потомков великолепное искусство последнего.
Я воспитал его так, что он может без стыда представлять нашу фамилию на поле брани и при дворе, один на один с врагом и перед дамами.
Вот такой бесценный подарок намерен я сделать господину д’Аламеда. Прошу принять его и сохранить в память обо мне. Передаю настоящим письмом мое глубокое к нему уважение и просьбу воспользоваться данным правом для наибольшего блага мальчика, став ему добрым отцом, дядей, опекуном или крестным.
Нового же владельца замка Эрбелетты прошу перенести на вышеупомянутого второго наследника привязанность и беспредельное уважение, как если бы он проявлял их ко мне, повиноваться ему во всем, в уверенности, что тот никогда ничего не прикажет, что было бы способно бросить тень на мой герб, одним словом, прошу зарекомендовать себя перед ним как почтительный сын, послушный племянник, уважительный воспитанник или благодарный крестник”».
Арамис прервал чтение и, бросив бумагу на стол, проворчал:
— Какого черта! Этот порядочный Жюссак предлагает мне свалять такого дурака!.. Правда, я сам предложил взвалить на себя это… Видно, я еще слишком молод и способен делать глупости.
Но вдруг тень беспокойства омрачила его лицо.
— И это в то время, когда Людовик не предупрежден об опасности, когда Франция может быть захвачена, побеждена, унижена коалицией, когда она потеряла влияние в содружестве народов, когда Европа восстанавливается, а Австрия стала хозяйкой конклава и предмет надежд всей моей жизни ускользает безвозвратно!..
Он в гневе топнул ногой.
— О, это путешествие в Версаль!.. Путь, который я не могу совершить… Надо, наверное, чтобы кто-то поехал вместо меня…
Герцог почесал подбородок.
— Да, но кому доверить миссию такой важности?
Некоторое время он еще размышлял:
— Было бы наивно думать о ком-то из моих слуг или людях из посольства. Все они наверняка подкуплены господином д’Аррахом… Не сам ли я купил всю прислугу графа?
И опустив голову на грудь, он глубоко вздохнул:
— Ах! Прошло время великих самопожертвований, время, когда любое благородное дело находило своего Атоса, способного рискнуть жизнью и судьбой своей, Портоса, повторившего подвиги титанов, или д’Артаньяна, пробивавшего, как пушечное ядро, все препятствия! Атос, Портос и д’Артаньян — вот в ком я нуждаюсь сейчас! Если бы я имел себе в помощь сердце Атоса, кулак Портоса и шпагу д’Артаньяна!..
Предаваясь своим невеселым размышлениям, старик блуждал рассеянным взглядом по бумагам, раскиданным на столе, и взгляд его невольно остановился на письме Элиона де Жюссака. Господин д’Аламеда бросил чтение в том месте, где бывший владелец замка Эрбелетты столь красноречиво расхваливал свое дитя. Арамис машинально перечел этот отрывок.
— Ох! Что я тут вижу! — удивленно пробормотал он себе под нос.
Он еще раз пробежал глазами строки.
— О, если бы я нашел своего д’Артаньяна, Атоса и Портоса! — вздыхал он, в то время как в голове его уже зарождался план.
— Ну конечно, можно понять бедного барона: все его преувеличения продиктованы отцовской любовью… Всякий торговец расхваливает свой товар. Но совершенно очевидно, что молодой человек здоров, решителен, физически хорошо развит и только и думает, в каком деле показать свое мужество… Кроме того, придворные еще не избалованы этой прекрасной провинциальной дикостью…
Герцог потер ладони от удовольствия.
— Черт возьми, это удивительно! Простая, бесхитростная натура, свежий разум, девственная душа, покорная всем ветрам… Ну что ж, буду рядом, чтобы поддержать и наставить молодого человека. Он будет благоприятно воздействовать на меня, а я позабочусь о нем.
Казалось, Арамис возродился. Улыбка озарила его лицо, и сотни морщин пришли в движение.
— Перчатка изготовлена как раз по руке, лучше и быть не может. Решено, я беру его!
«Я переписал для вас, господин герцог, и точно передаю последнюю волю того, о ком скорблю; теперь мне остается ждать вашего решения…»
Арамис не стал читать дальше.
— Честное слово, — пробормотал он, — я не заставлю себя долго ждать.
Он взял перо и написал:
«Дорогое дитя!
Возможно ли выразить, с какой искренней и горячей болью я узнал о кончине вашего уважаемого отца, воистину благородного дворянина, которому, согласно закону природы, я должен был предшествовать в могиле, куда теперь за ним и воспоследую!
Если же Небо благоволит оставить мне несколько дней на земле, всплакнем о нем вместе.
В настоящую же минуту необходимо исполнить самое неотложное.
С радостью принимаю завещание старого друга. Впредь вы принадлежите мне как сын, племянник, воспитанник, крестник — выбирайте…
Отправляйтесь в Версаль, где вскоре и соединимся. Примите следующие указания…»
Часть вторая
СТАРОСТЬ ВЕЛИКОГО КОРОЛЯ
I
КАБАЧОК «КУВШИН И НАКОВАЛЬНЯ»
В те времена в парижском районе Сен-Жак, у рва, защищавшего ворота предместья, на дороге, которая сейчас называется Орлеанской улицей, а тогда была широким трактом, вдоль которого тянулись поля и огороды и то там, то здесь виднелись домики, животноводческие фермы и хибарки владельцев каменоломен, находилось заведение, известное на всю округу и называвшееся кабачок «Кувшин и Наковальня». По крайней мере, так гласила вывеска.