Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
У меня был только перронный билет.
Ни один из поездов не был моим, я останусь здесь, хотя мне тоже хотелось уехать, мне всегда хочется уехать, когда я вижу поезд, мне ужасно грустно, когда нельзя сесть в поезд, когда я должен остаться на вокзале.
Я смотрел на папу. Он не курил, чемодан он поставил рядом с собой. Я ему завидовал — ведь он сейчас уедет на поезде.
Тетя Фи открыла дверь купе, я запрыгнул внутрь.
— Вылезай, Томми, голубчик, — воскликнула тетя Фи, — ты слишком спешишь.
Она поставила сумки и чемодан в вагон. Я выпрыгнул на улицу, стал крутиться вокруг моего молчаливого папы, слегка толкнул его в бок и закричал:
— Можно я поеду с тобой? Можно?
— Да, малыш, все встанет на свои места, правда? — Он посмотрел на меня. — Я не могу оставить тебя здесь одного, это очень нехорошо с моей стороны.
— Это охренительно нехорошо с твоей стороны, — подтвердил я.
Папа кивнул. Он никогда не говорит, что я выражаюсь грубо. Это я от него и научился так выражаться.
— Всем можно сесть на поезд и уехать! — воскликнул я. — Кроме меня.
— Фи тоже нельзя, — сказал папа. — Кстати, где она?
— А вон она, в купе, она тоже хочет уехать.
Но тетя Фи уже вышла на перрон.
— Все лежит аккуратненько в багажной сетке, — сказала она папе. — Не волнуйся, Йоханнес. Я не буду его баловать.
— Он любит читать в постели, — сказал папа.
Я сглотнул. Пореветь на льду на Амстеле — это куда ни шло, а лить слезы на перроне — нет, не дождетесь.
Папа медленно вошел в купе. Закрыл дверь, поднял окно. Я подошел к нему, тетя Фи — следом за мной.
— Йоханнес, — сказала тетя Фи, — я горжусь тобой. Мужайся и делай, что от тебя зависит.
Папа был сейчас похож на Мостерда: такой у него был грустный вид.
— Я еду в страну Бетховена и Гёте, — сказал он без выражения.
Тетя Фи посмотрела на него с важным видом.
— Могу назвать еще несколько имен, — сказала она.
— Ладно, — отмахнулся папа. — Э-э-э… я бы хотел еще поговорить с Томасом. Ты меня понимаешь, Фи? Ты ведь не обидишься?
Тетя Фи ничего не сказала, но ее взгляд был красноречив. Потом она дважды крепко поцеловала папу, погладила его по седым волосам и решительно отошла от поезда. У спуска в туннель она остановилась.
— У меня будет неудовлетворительно только по физкультуре, — сказал я.
— А что это такое? — спросил папа.
— Ну, знаешь, там, лазанье по канатам, кольца…
— Тебя в школе дразнят? — спросил он.
— Никогда!
Папа неопределенно кивнул.
— Ты знаешь людей по фамилии Зван? — спросил я.
Папа смотрел поверх меня; думаю, он видел что-то там, вдали.
— А что с ними случилось? — спросил он.
— Пит Зван теперь учится у нас в классе.
Папа вздохнул.
— Поезд может в любой момент тронуться, — пробормотал он. — Стоит ли начинать этот разговор? — Он посмотрел мне в глаза. — Ты еще совсем маленький, понимаешь?.. Ты от этого расстраиваешься?
— Мне до фонаря.
— Потом я тебе все расскажу. Но что такое «потом»? Про завтра тоже можно сказать «потом», и через много-много времени тоже будет «потом», и так без конца; сейчас уже на десять секунд позже, чем только что.
Папа всегда несет чушь, поэтому я слушал вполуха.
— У тебя еще остались твои монетки?
Я совсем забыл, что сейчас я богаче обычного, и радостно кивнул.
— Купи для тети кусок мыла.
— Купи-купи… — передразнил я. — Делать мне больше нечего!
— Ты хитрец, Томас, откуда это в тебе? Я буду скучать без твоих историй.
— Дядя Фред терпеть не может мои истории, он думает, что я всё вру.
— Да ну что такое врать, — сказал папа, — кто же рассказывает, не привирая? Я однажды попробовал — выдержал всего десять минут, у меня так разболелась голова, что пришлось принять три порошка. Ты мне веришь?
Я кивнул.
— А это неправда, я все выдумал, — повеселел папа.
— Что значит врать?
— Хм, то же самое, что говорить, по-моему.
— Правда?
Папа усмехнулся.
— Я трамвай, если это не так.
— Тебе хорошо, ты сейчас поедешь на поезде!
— Да, но ведь я поеду не в Париж и не в Рим — я поеду в Тилбург, а оттуда в этот богом забытый Пайне. Ненавижу цензуру. От нее все несчастья. Как поживает Лишье?
— Какая Лишье?
— Лишье с купальником и полотенцем — помнишь?
— Кто тебе о ней рассказал?
— Ты сам, несколько дней назад. Мама всегда говорила: наш малыш — ловелас.
Сейчас, сидя в поезде, который вот-вот мог тронуться, он наконец-то заговорил о маме. Я жуть до чего хотел поехать на поезде куда-нибудь подальше. Для себя я решил: никогда больше не пойду на вокзал, если сам не уезжаю.
— Я о ней говорил? — спросил я.
Папа вздохнул.
— У этой Лишье Оверватер тощие ноги, — сказал я. — А Бет носит очки.
— Бет? А, ты имеешь в виду Бет Зван.
— Да.
— Господи боже мой, как я не хочу во…
— Во Фрицландию?
— В Германию.
Человек в фуражке громко просвистел в свисток.
— Ты должен мне еще что-нибудь сказать, — напомнил я.
— И что же я должен сказать? Понятия не имею.
— Ты должен сказать: слушайся старших.
— Серьезно? А я и не знаю, что такое слушаться.
— Ну как же, если я не буду слушаться, то тетя Фи из-за меня поседеет.
— Она уже седая. Это из-за тебя?
— Да, из-за меня, — ответил я с гордостью.
Поезд дернулся, из трубы одновременно с протяжным гудком вырвалась струйка дыма.
— Лучше б я умер, — сказал папа.
Поезд медленно тронулся.
— Слушайся старших! — крикнул я ему.
— Не-ет! — сказал папа. — Ни за что!
Он высунулся в окошко поезда и стал мне махать. Это получалось у него просто ужасно. Казалось, будто он отмахивается от надоедливой мухи, норовившей сесть ему на лицо.
«Sonny Boy» в двадцатый раз
Вечер воскресенья. Папа, наверное, уже доехал до Тилбурга. В аккуратной гостиной у тети Фи и дяди Фреда я тосковал по вокзалу и поездам.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
