Мы уселись за стол, нарядные и весёлые. Негромко играл магнитофон. Мы поздравили маму с Женским днём, я подарил ей самодельную открытку, а папа преподнёс фен.
— Вот отремонтировал, а то всё некогда да некогда.
— Ай какие вы у меня молодцы! — расцеловала нас мама.
— А ты тортик, мам, попробуй.
Я пододвинул торт, который получился почему-то кривоватым — один бок выше, другой — ниже.
— «Танюша» торт называется, между прочим, — горделиво подсказал папа.
— Как всё замечательно, мои дорогие! — воскликнула мама. — А я опасалась, что вы подарите мне очередные духи или сумочку. — И, попробовав торт, добавила: — Только, чур, в другой раз кладите ровно четырнадцать ложек муки. Договорились?
Мы с папой только рты разинули.
Как Лёшка был изобретателем
Мы с Лёшкой возвращались из школы домой и по очереди пинали по дороге ледышку.
— Эх, неинтересно как-то жить стало. Всё одно и то же, — вдруг посетовал Лёшка.
— А тебе каждый день праздник подавай? — усмехнулся я.
— Я не про праздники говорю, а вообще. Скукота, заняться нечем.
— Возьми и придумай что-нибудь, раз такой живчик.
— И придумаю. Вот стану думать днём и ночью и что-нибудь изобрету, может быть, даже великое открытие сделаю, — Лёшка горделиво выпятил грудь.
— Тоже мне изобретатель нашёлся! — засмеялся я.
— Да, представь себе изобретатель. Прямо сегодня возьму и изобрету что-нибудь.
— Спорим, не изобретёшь?!
— Вот приходи сегодня вечером, увидишь. А на что поспорим?
— На пять жвачек.
— Ладно. И не забудь прихватить их, когда ко мне пойдёшь, — предупредил меня Лёшка.
Весь оставшийся день я провёл в нетерпеливом ожидании вечера. Наспех сделал уроки, пропылесосил ковёр в гостиной, как обещал маме, и сбегал в киоск за жвачками. Но купил я их вовсе не из-за неуверенности в своей победе, а просто так, как говорится, на всякий случай.
Едва начало смеркаться, я рванул к другу. Когда Лёшка с сияющей физиономией открыл дверь, я понял, что жвачки купил не напрасно.
— Здравствуй, Мишенька. Проходи, дорогой, — ласково пригласил он.
Столь необычное обращение заставило меня насторожиться.
Я сдёрнул с головы шапку и принюхался. Пахло чем-то вкусным. Лёшка многозначительно кивнул:
— Раздевайся-раздевайся, швейцаров у меня нет. И дуй на кухню.
И сам скрылся за кухонной дверью. Скинув куртку, я поспешил за ним. К моему разочарованию, на столе было пусто, зато на огромной сковороде скворчала и пузырилась какая-то совершенно фантастическая масса. Она то упрямо вздымалась бесформенными горбами, а то вдруг бессильно опадала, громко лопаясь пузырями.
— Что это? — озадаченно спросил я. — Клей, что ли, столярный варишь?
— Сам ты клей, — проворчал Лёшка и, схватив сковороду за деревянную ручку, перенёс на стол. Я едва успел сунуть под неё подставку.
— Пробуй!
Я с опаской уставился на непонятное месиво.
— Может, всё-таки сначала скажешь, что это?
— Ешь, не бойся. Это моё личное изобретение, — похвалился Лёшка, — называется «Расплавленный снег».
— А разве снег плавится? По-моему, он просто тает.
— Вот чудак! Это же поэтическое название. К слову сказать, я однажды ел торт «Ночной полёт», не станешь же ты утверждать, что торт, будто Баба-яга, летает по ночам. Ну если тебе такое название не нравится, можно назвать и по-другому, например, м-м… «Белая неожиданность». Да ты пробуй, пробуй.
Я взял ложку и подцепил нечто, похожее на тягучее тесто.
— Ну как? — нетерпеливо спросил Лёшка, не дав мне донести вилку до рта.
Я глубокомысленно пожевал. Что-то мне эта смесь напоминала. Но я не мог понять что.
— Нравится? — засмеялся Лёшка и поддел вилкой изрядную порцию.
— Вкусно, но что это?
— Отгадай!
— Не знаю.
— Сдаёшься?
— Сдаюсь.
Лёшка постучал вилкой по сковородке и гордо объявил:
— Сыр жареный!
Я опешил.
— Батюшки! Да разве сыр жарят?!
— Нет, конечно. Это моё собственное изобретение. Никто, кроме меня, до этого недодумался.
Я неопределённо покрутил головой:
— Ну и ну!
— Ладно, — соскочил со стула Лёшка, — вот тебе ещё одно изобретение.
Он поставил передо мной сахарницу, в которой белела масса, отдалённо напоминающая ту, что оставалась в сковороде.
Я насторожился:
— Что, опять сыр?
— Ничего подобного.
Я осторожно попробовал и этот продукт.
— Сгущёнка, — сразу угадал я. — И ещё зачем-то сахар-песок в ней.
— «Зачем-то», — передразнил Лёшка. — Затем, чтоб вкусней было.
— И правда, так вкусней, — согласился я. — Но больно уж сладко, аж тошнит.
— Ещё бы не тошнило, — полбанки умял.
Я отодвинул сахарницу в сторону и спросил с безразличием:
— Ну что, повар-изобретатель, кончились твои сюрпризы?
— А этого мало? — взвился Лёшка. — Подожди, я ещё столько всего напридумываю — закачаешься.
— Сыр поджарить каждый может, — иронически сказал я, — ты какую-нибудь техническую штуковину придумай, чтоб людям на пользу.
— Придумаю и техническую, — задумчиво закусил губу Лёшка. — Завтра приходи.
На следующий день я снова поспешил к своему другу — кандидату в лауреаты Нобелевской премии, однако Лёшки дома не оказалось.
— У соседского парнишки он, — объяснила Лёшкина бабушка.
Я позвонил в соседскую квартиру. Дверь открыл белобрысый мальчишка на голову ниже меня.
— Чего надо? — не церемонясь спросил он.
— Лёшка у тебя?
— У меня. Заходи.
— A-а, Мишка, здорово! — обрадовался Лёшка и, кивнув на мальчишку, добавил: — А это Пашка. Тоже, между прочим, изобретатель. И главное — в технике соображает. Идею я ему подкинул, и теперь вот вместе воплощаем её в жизнь.
