Помимо непрекращающегося рева полевой артиллерии, можно услышать резкие выстрелы противотанковых пушек и более глухой звук танковых орудий. Наша колонна медленно идет вперед по холодной мерцающей траве. Небо на востоке похоже на сморщенный пергамент. С полей взмывали вверх стаи жаворонков. Каждая машина имеет собственную светло-голубую ауру, образованную дымом из выхлопной трубы. Вдруг, когда мы плавно спускались вниз, нас окутало облако красной пыли, и воздух наполнился шуршанием колес, лязганьем танковых гусениц и ревом двигателей.
Колонна бронетехники похожа на бронепоезд. Я забрался в грузовик к обер-лейтенанту Шульцу и занял место рядом с ним, устроившись как можно удобнее на ящике с боеприпасами. Я спросил у него, не читал ли он «Бронепоезд № 14–69», знаменитую книгу писателя Всеволода Иванова.
– Да, – согласился он, – колонна бронетехники действительно напоминает бронепоезд.
Горе тому, кто выпрыгнет из поезда или покинет колонну. Холмы вокруг нас таят в себе скрытые опасности. Наш бронепоезд катится вперед по невидимым рельсам. Пули отставших от своих красноармейцев, залегших в засаде в полях (чуть было не написал вдоль железнодорожной насыпи), расплющивались о стальные борта наших машин.
– Вы помните нападение на бронепоезд № 14–69? – спросил я.
Но остановить ход нашей колонны невозможно, как невозможно взорвать невидимые рельсы, по которым бежит наш эшелон.
Мы обсуждали коммунистическую литературу.
Обер-лейтенант Шульц был доцентом университета. До начала войны он занимался социальными проблемами, успел опубликовать несколько статей о Советской России. Сейчас он командовал зенитным взводом нашей моторизованной колонны. Шульц заявил мне, что, по всей вероятности, Россия после своего поражения будет вновь переживать период, очень похожий на тот, что описан в романе Бориса Пильняка[15]«Голый год».
– С той разницей, – продолжал он, – что драма, описанная Пильняком, разворачивалась так, будто все происходило в экспериментальной лаборатории. Россия заново будет переживать ту же драму, но на этот раз действие будет происходить на территории сталелитейного завода в отвратительной обстановке восстания рабочих, которое было подавлено в зародыше.
Затем обер-лейтенант посмотрел на меня, сдержанно улыбнулся и добавил:
– С точки зрения социологии машины являются очень интересными и очень опасными персонажами.
Он признался, что находит эту проблему необычайно захватывающей.
Солдаты, стоявшие позади грузовиков, кричали, жестикулировали, перебрасывались отличными предметами, расческами, щетками, пачками сигарет, кусками мыла, полотенцами. Приказ продолжить движение пришел неожиданно, и многие просто не успели умыться и побриться. Сейчас они, как могли, приводили себя в порядок. Некоторые, широко расставив ноги, стояли в кузовах грузовиков, где были установлены зенитные пулеметы, и, раздевшись до пояса, умывались водой из парусиновых ведер. Некоторые, стоя на коленях перед зеркалом, установленным в ружейную пирамиду или сошки пулемета, пытались хоть как-то побриться. Прочие отмывали свои сапоги.
Через линию горизонта пробивалось солнце, оно все выше поднималось в небе, ярко отсвечивало среди зелени, робко освещало броню боевых машин. На поверхности серых бронелистов появлялись розоватые отблески. Тяжелые танки в голове колонны оказывались в розовой ауре, дававшей слабые живописные блики. Вдруг где-то далеко впереди, у горизонта, среди широких колышущихся пшеничных полей, мерно плывущих, будто золотистая река, там, на одном из отдаленных холмов, сверкнула сталь, заблестела броня.
По колонне пронесся крик: «Монголы! Монголы!» К этому времени немецкие солдаты научились отличать азиатские части от прочих советских военных формирований по тому, как они сражаются, и даже по способу тактического построения[16]. Как правило, танки, укомплектованные экипажами из азиатов, сражаются не в строю, а поодиночке либо максимум по две-три машины. (Эта тактика в некоторой степени напоминает кавалерийские патрули.) Немецкие солдаты называли этих бойцов «Panzerpferde», что переводится приблизительно как «лошадь в броне». В этих татарских «конниках», которых советская индустриализация и военное стахановское движение превратило в квалифицированных рабочих, механиков, водителей танков, воскрес дух воинов из давних времен.
Военнопленные, татары, общим числом около пятнадцати человек, были собраны во дворе фермы. Они были чуть выше среднего роста, худощавые, но крепкие, с тонкими конечностями, но хорошего сложения. На первый взгляд лица всех них казались очень молодыми, но это было ложное впечатление. Эти люди были разного возраста, как я бы определил, от двадцати пяти до тридцати лет. На них очень простая форма цвета хаки без знаков различия, без указания даже номера части на воротнике их гимнастерок. Пилотки, которые отчасти скрывали блестящие черные волосы, были того же цвета хаки. Солдаты были обуты в очень мягкие серые кожаные сапоги татарского покроя, в которых одинаково удобно чувствуешь себя и верхом, и в кабине танка. У этих людей были узкие раскосые глаза и маленькие рты. В районе глаз и дальше прямо к вискам проходила живая сеть тонких морщин, которая пульсировала, подобно жилкам в крыльях стрекозы.
Пленники сидели на земле, опершись спинами о стену конюшни там, где ее освещали лучи заходящего солнца. Они ели семена подсолнечника. Азиаты производили впечатление людей, впавших в состояние апатии, но в то же время находившихся все время настороже. Под маской холодного пустого равнодушия то и дело мелькала озабоченность. Дорожка света на стене становилась все меньше, пока не превратилась всего лишь в яркое пятно на лице одного из пленных.
Его лицо, будто желтая маска, ярко освещаемая последними отблесками заката, было неподвижным, застывшим. Узкий рот, редкие брови, ярко блестевшие глаза – все это, казалось, было вырублено из мрамора. И только две тонкие линии морщинок не прекращали движения. Лицо пленного напомнило мне, не знаю даже почему, умирающую птицу. Когда солнце, наконец, исчезло, птица сложила крылья и замерла в неподвижности.
Их взяли в плен, когда они пытались пробиться к штабу своей части на двух бронемашинах. Сопровождавший их танк был разбит бомбой на поле в нескольких километрах от Скуратового. Они отчаянно оборонялись, пытаясь отбиться от тяжелого (среднего. – Ред.) танка, отрезавшего им путь к отступлению. Но их сопротивление оказалось напрасным: огонь пулеметов против танка был бесполезен. Некоторых из них убили, а выжившие теперь сидели во дворе фермы, опершись спинами о стену конюшни. Они меланхолично жевали семечки подсолнуха, прищурив свои маленькие раскосые глаза.
