Книга Его сильные руки - Дэнис Аллен

– Мистер Уиклифф, вы вынудили меня рассказывать о себе на протяжении всего первого акта! – весело воскликнула Энни. – Вы меня смутили, и дядя Реджи смотрит неодобрительно.

– Надеюсь, он не станет журить вас из-за меня. Клянусь, я никогда не думал, что так люблю «Севильского цирюльника».

– Вы всегда находите нужный ответ? – заметила Энни.

– Вы же знаете, я писатель, – улыбнулся в ответ Джеффри Уиклифф, и в уголках его карих глаз появились лучики морщин. – В опере я всегда чаще с кем-нибудь разговариваю, чем слушаю спектакль, но никогда прежде мне не везло оказаться рядом с очаровательной девушкой, которая была бы так увлечена происходящим на сцене, мисс Уэстон.

– Вот как! А разве вам не понравилась опера? – рассмеялась Энни. – Как неучтиво с вашей стороны признавать это! Впрочем, мне очень приятна ваша искренность, которая давно вышла из моды. Но скажите, если вы не поклонник драмы и музыки, то зачем пришли сюда?

Энни почувствовала, что кто-то вошел в ложу, но не хотела прерывать разговор с мистером Уикпиффом и предпочла не замечать визитера как можно дольше, насколько допускали рамки приличия.

– Я хожу в оперу, потому что так принято. Мне нравится наблюдать высшее общество, когда публика, причудливо украшенная драгоценностями, разыгрывает заранее расписанные роли. Мною движет природное любопытство журналиста.

– И природный цинизм, я полагаю. – Энни бросила на него проницательный взгляд. В черном вечернем костюме и с традиционной белой гарденией в петлице, он казался ей не таким, как все. К его прямым, песочного цвета, волосам, к открытому, привлекательному, чисто американскому лицу с ясными глазами и квадратным подбородком больше подошли бы высокие ботинки и штаны из кожи буйвола. – Однако вы одеты как и другие, мистер Уиклифф… А вы какую роль играете?

– Я – хамелеон, мисс Уэстон, – доверительно сообщил он ей, понизив голос. – Я умею приспосабливаться к окружающему ландшафту. Я вписываюсь в любую обстановку, где бы ни оказался, но при этом никакой роли не играю. Я всегда остаюсь самим собой.

– А кто вы?

– Ничего выдающегося. Простой сирота из Балтимора, который обладает сноровкой водить пером по бумаге.

– Почему вы уехали из Балтимора?

– Там мне нечего делать, – пожал широкими плечами Джеффри. – У меня нет семьи, состояния тоже нет. Я поехал туда, где надеялся чего-то добиться в жизни. И вот я здесь.

– Вы – амбициозный человек.

– Очень. Потому что у меня нет выбора.

– А вам бы хотелось его иметь?

– Разумеется, я нахожу увлекательным то, что мне приходится обламывать ногти и зубы, карабкаясь вверх по скале жизни. – Его глаза весело блеснули.

– Вы дразните меня, но я, однако, чувствую, что вы продолжаете говорить правду.

Он снова уклончиво пожал плечами и застенчиво улыбнулся.

– Новый Орлеан – удивительное место, – сказал он. – Он стоит на почве, которая таит в себе источник глобальных перемен. Писать об этих грядущих переменах и, может быть, отчасти провоцировать их своим пером – это невероятно занимательно.

– Я читаю все ваши статьи с тех пор, как приехала сюда. Мне понятно и близко все, что вы пишете, в частности о проблеме рабства и аболиционизме. Особенно мне нравятся ваши отчеты о смелых набегах Лиса. – При этих словах Энни почувствовала, что ее щеки и шея стали пунцовыми. Всякий раз при мысли о Ренаре она вспыхивала, как школьница, хотя уже прошло две недели со дня их встречи на пароходе.

К счастью, Джеффри не заметил в ней этой перемены. Он вдруг заговорил серьезно, отбросив даже тень насмешки:

– Я уважаю и высоко ценю этого человека. Если бы мне не был присущ цинизм, я назвал бы Ренара героем на все времена.

– Не допускайте, чтобы цинизм помешал вам прийти к такому естественному умозаключению, мистер Уиклифф, – сказала Энни, радуясь тому, что нашла единомышленника. Она доверительно склонилась к его плечу и импульсивно сжала его руку. – Потому что Ренар действительно герой.

– Кого вы назвали героем, мадемуазель Уэстон? Может быть, вы говорили обо мне?

Энни подняла голову и увидела перед собой насмешливые глаза Люсьена Делакруа. Она не видела его с тех пор, как сошла на берег с «Бельведера». Все это время она пыталась забыть о его существовании, но безуспешно. Ее против воли тянуло к этому человеку, и она укоряла себя за то, что поддалась его внешнему мужскому обаянию. После того как ее поцеловал по-настоящему сильный, отважный мужчина – Ренар, – такая слабость казалась ей неуместной и непростительной.

Люсьен Делакруа был в этот вечер еще более неотразим. И казался самодовольным. Его сардонический взгляд на какое-то время приковал ее к месту, но Энни отвела глаза и посмотрела с некоторым удивлением на свою руку в перчатке, которая все еще покоилась на локте Джеффри Уиклиффа.

Энни заметила, что Люсьен не одобряет такого проявления дружеской близости, и рассердилась. Какое он имеет право судить ее? Если ей нравится свободно держаться с мужчиной, с которым она только что познакомилась, то это не его дело. Движимая праведным гневом, она продержала свою руку на локте Джеффри еще несколько мгновений, после чего протянула ее Делакруа с вызывающей улыбкой:

– Мистер Делакруа, рада видеть вас снова.

Он поцеловал ей руку, и прикосновение его губ вызвало странную дрожь во всем ее теле.

– А я рад видеть вас, мадемуазель. Вы, как всегда, похожи на чудесное видение. Надеюсь, вы удобно устроились в своем новом доме?