Я мечтал о жизни
Из бриллиантов
И ярких красок.
У меня есть машинка
Для набивки колбасок.
* * *
Хуан учит меня делать сладкие итальянские колбаски. Обучение проходит в крошечной, по размеру не больше кладовки, комнатке за кухней — это владения Хуана. Главный предмет здесь — большая мясорубка из нержавеющей стали высотой примерно в полтора метра. Мясо закладывается в большой воронкообразный резервуар наверху мясорубки, а оттуда поступает в похожую на слив раковины горизонтальную трубу, внутри которой крутится перемалывающий механизм. На его открытый конец Хуан навинчивает металлический кружок с дырками, вроде насадки на душе. Мы с ним стоим, наклонившись над большим ведром, и наши руки по локоть в мясе. В мясе и льде. Мясо, нарубленное большими, приблизительно восемь на двенадцать сантиметров, кусками, мы высыпаем в ведро из больших пластиковых мешков с надписью «Свиные обрезки», а лед добываем из аппарата в углу кухни. Зачем в фарше нужен лед, я не знаю, но Хуан велит все тщательно перемешивать.
* * *
У меня отвратительное кровообращение. Это одна из тех мелких проблем со здоровьем, которые преследуют меня всю жизнь. Еще в школе мы своей компанией любили выбираться в местечко, которое называлось Голубая Яма. Кажется, оно находилось на частной земле, но владелец разбил там чахлый парк, поставил деревянные сортиры, а над рекой соорудил веревочные качели. Вода там была не особенно голубой — скорее, зеленой, что привычнее для Техаса, но зато всегда холодной. Наверное, на дне били какие-то ключи. Помню, как однажды мой друг Пол предложил отправиться туда немного раньше обычного, в марте. Март в Техасе — прелестный месяц, думаю, самый лучший: солнечные дни, прохладные вечера, голубые люпины. А, скажите, много ли еще найдется мест на Земле, которые могут похвастаться тем, что март у них — самое приятное время года? Но, как бы там ни было, купаться в марте еще рановато. Разумеется, не желая сплоховать друг перед другом, мы все храбро попрыгали в ледяную воду: визжали, ругались, брызгались, а когда я вылезла на берег, то оказалось… совершенно синей. Не бледной, не голубоватой, а именно синей. Как сказал тогда Пол, «вроде злодея из комикса».
* * *
Смесь мяса со льдом в десять раз холоднее, чем вода в Голубой Яме. Научных доказательств у меня нет и термометра тоже, но я сужу по цвету своих рук.
— И как ты только это терпишь? — спрашиваю я у Хуана.
Он лишь пожимает плечами.
— Холодновато, да? Сунь руки под струю теплой воды.
Хорошая мысль.
Вот только… Господи, какая боль! Черт! Кажется, руки сейчас отвалятся. Зато через минуту они опять могут работать. Я натягиваю перчатки и возвращаюсь к ведру. Хуан уже перемалывает мясо. Это самая простая часть работы. Он просто нажимает на большую кнопку, включает мясорубку, и мясо начинает проворачиваться через механизм и толстыми розовыми червяками вываливаться в подставленный пластиковый таз. Я стою над воронкой и подталкиваю мясо сверху, очень осторожно, потому что у меня, как выяснилось, имеется небольшая фобия относительно всяких мельниц, дробилок и тому подобного: я чрезвычайно живо представляю себе, что будет с моими пальцами, если они туда попадут.
Но, как бы робко я ни действовала, в конце концов все мясо перемолото. Когда из дырок перестают выползать розовые червяки, Хуан опять нажимает на кнопку и останавливает мясорубку, потом подхватывает таз с фаршем — килограммов тридцать, не меньше, — и снова вываливает его в воронку мясорубки. Я добавляю туда же несколько пригоршней льда и старательно перемешиваю, а Хуан тем временем меняет насадку на новую — с дырочками в два раза меньше, и опять нажимает на кнопку. Потом вся эта история повторяется в третий раз, с еще более мелкой насадкой. В четвертый раз я добавляю к мясу специи, подобранные Хуаном: высыпаю содержимое большой банки, доверху наполненной смесью шалфея, чеснока, соли, лукового порошка, базилика, петрушки, семян фенхеля и белого перца. Я снова по локоть погружаю руки в фарш, теперь напоминающий жидкое пюре, и мешаю, мешаю. Хуан уже заменил диск с дырками на конусообразную, сужающуюся к концу насадку. Он усаживается на табуретку так, что таз оказывается между его широко расставленными ногами, а насадка нацелена прямо в грудь.
Из пластикового контейнера с мутной водой Хуан достает колбасную оболочку, сделанную из тщательно очищенных свиных кишок, и легко дует на ее кончик: так в супермаркете мы дуем на край пластикового пакета, чтобы открыть его. Эту тонкую, полупрозрачную оболочку изготавливают из средней части кишечника, а ту, что предназначается для крупных колбас, вроде салями, — из нижней, более толстой части, так называемой синюги. Раскрыв оболочку, Хуан одним быстрым движением вперед-назад пристраивает ее на конус мясорубки, натягивая до самого основания. На мой взгляд, жест выглядит весьма неприлично.
(Джессика как-то заметила: «Из мужчин получаются самые лучшие колбасники: они же тренируют это движение с двенадцати лет». А у меня в последнее время до того болезненно тонкая кожа и я так чувствительна, что малейшего раздражителя достаточно для запуска очередной серии воспоминаний, на этот раз о том, как однажды днем мы лежали в постели, усталые и расслабленные: «Если считать, что половое созревание начинается с момента, когда ты наконец-то понимаешь, чего именно хочешь… — его губы лениво двигаются по моему животу именно туда, куда он хочет, — …и заканчивается, когда у тебя появляется возможность это сделать, то лично я прожил в этом аду пять лет. А когда тебе десять, жизнь вообще полный отстой. Конечно, я находил способы себя развлечь…»)
Я возвращаюсь к действительности, только когда Хуан натягивает на конус мясорубки новую кишку и нажимает кнопку. Лезущее из насадки мясо быстро заполняет оболочку, и она укладывается кольцами на дно таза. Потом еще одно короткое неприличное движение — и готовая кишка снимается с конуса, еще одно — и новая натягивается. Хуан — опытный колбасник и точно чувствует, когда пора останавливать мясорубку, но все-таки, после того как он снимает очередную заполненную оболочку, из насадки выстреливает сгусток розового мясного пюре. Хуан ловит его ладонью, отправляет обратно в воронку, нацепляет новую кишку и снова включает мясорубку.
Признаю: с тех пор как мы расстались с Д., секс постоянно занимает мои мысли, и поэтому, возможно, у меня то и дело возникают всякие непристойные ассоциации. Но ведь, наверное, и другие это тоже замечают?
— Bay! Это мне очень что-то напоминает. Хуан смеется и кивает:
— Знаю.
Ну слава богу, не я одна такая.
— Вот если бы мы делали кровяную колбасу…
— Кровяную колбасу? А ты умеешь?
— Делал пару раз. Мать научила, когда я последний раз ездил домой. Как-нибудь тебе покажу. Знаешь, когда оболочка заполнена кровью, она вся становится такая… типа вся в венах и… — Он делает неприличный, но очень выразительный жест.
— Фу, Хуан, прекрати! Хватит!
Меня мало интересует, из каких органов свиньи сделан колбасный фарш (кстати, у Флейшера в него кладут только хорошее чистое мясо и сало), и я совсем не брезглива, но, думаю, с этого момента, всякий раз, увидев колбасу, я буду думать о члене, и в первую очередь, о члене Д. Знаю, это замечание может показаться грубым, но я никогда и не претендовала на особую деликатность. Что ж поделаешь, если именно так и изготавливают колбасы.
