Это художественное произведение.
Пуристам: я позволила себе довольно вольно обращаться с наследием викингов – с любовью и со стремлением передать дух культуры викингов в современной Скандинавии. Смиритесь с этим и постарайтесь не относиться к написанному слишком серьезно.
Всем остальным: приглашаю насладиться чудесной водой (да, немного холодной, но это же Скандинавия) и превратиться на время в настоящего берсерка.
Пролог
Под моими ногами хрустят ветки – это я бегу напролом через кусты. Бегу изо всех сил. Сердце бьется так сильно, что кажется, будто оно вот-вот выскочит из груди и помчится впереди. Безжалостный дождь промочил меня насквозь. Казалось бы, при такой нагрузке и влажности мне должно быть жарко, но я настолько замерзла, что ничего не чувствую ниже пояса. Я только ощущаю щелчки в голове всякий раз, как наступаю босой ногой на папоротник. В волосах запуталось столько веточек, что хватило бы на целый костер.
Туман сгущается, в полутьме раздаются какие-то жуткие звуки. Каркают вороны, вдалеке грохочет гром. Лес, по которому я бегу, вовсе не похож на тот, в котором водятся говорящие животные, готовые в любую минуту прийти на помощь заблудившейся принцессе. Не столько «Белоснежка», сколько «Ведьма из Блэр».
А потом я наступаю на что-то бурое и скользкое.
«Пусть это будет слизень, пусть это будет слизень, пожалуйста, пусть это будет слизень», – молюсь я про себя, не останавливаясь. «Я должна добежать до поляны», – думаю я, продолжая переставлять ноги. Концентрация адреналина достигает максимума, и мне кажется, что я сейчас взлечу. Потом я спотыкаюсь о корень и со всего размаха плюхаюсь лицом в грязь.
«Вот и конец, – пробегает у меня в голове безразличная мысль. – Прощай, мир. Жизнь была неплохой штукой».
Я жду еще немного, но ничего не происходит.
Черт, я не умерла! А это значит… нужно снова бежать…
Во мне включаются какие-то давно позабытые инстинкты самосохранения. Я собираюсь с силами, чтобы встать. Вроде бы ничего не сломано (кроме носа, пожалуй). Пошатываясь, я дотрагиваюсь до губы и понимаю, что из нее течет кровь. Но сейчас это вовсе не важно, и я продолжаю двигаться вперед, к мерцающему свету.
– Аррргх!
Я слышу вдалеке крик и удваиваю силы, прежде чем он повторяется:
– Аррргх!
Я машинально переставляю ноги, пока густой полог надо мной не редеет, а по ковру из листьев не начинают плясать пятна света. Горящие факелы дают приятное тепло, и от моей мокрой одежды начинает исходить пар.
– Эээ… привет? – Я не сказала ни слова за двенадцать часов и не совсем уверена, что помню, как говорить. Во рту у меня как будто каша, и я делаю еще одну попытку. – Есть тут кто?
Я развожу руки, позволяя себе вздохнуть полной грудью, и кричу:
– Аррргх!
Из густой растительности выходят две грязные, свирепого вида женщины и кричат мне в ответ: «Аррргх!» Одна невысокая, коренастая, с темными волосами. Другая высокая, подтянутая, с карамельными волосами, похожая на модель и неприлично молодая – как будто даже «гламурная», несмотря на всю грязь.
Мы встречаемся глазами и понимаем: что бы с нами ни случилось дальше, наша жизнь никогда уже не будет прежней. Спустя несколько гортанных криков из-за кустов появляется еще одна фигура – пожилая блондинка со встрепанными волосами и с кожей цвета красного дерева.
Она от души рычит, после чего плюхается на землю и зажимает руками колени.
– О боже, судорога…
Разминая икру, она ловит ртом воздух.
– Мне… срочно… требуется…
Я боюсь, что она сейчас скажет «медицинская помощь», и тогда мне придется как-то действовать, но она выдыхает: «Джин». И мы слышим медленные хлопки в ладоши.
Из-за дерева выходит мужчина с широкой грудью, в одних шароварах. С обезьяньей ловкостью он ныряет под ветками и проходит на поляну, поправляя нелепое ожерелье из рыболовных крючков. Волосы у него собраны в пучок.
Выпендрежник.
Я уже давно с недоверием отношусь к мужчинам с пучками на голове, помещая их в ту же категорию, что и вечно стонущих женщин с банданами.
– Неплохая пробежка, викинги, – говорит мужчина со слегка мягким акцентом. – Ну как ощущения? Фантастические?
Ноги у меня трясутся, как у присевшей пометить чужую территорию собаки, грудная клетка сжалась, как при сердечном приступе, а в голове странное покалывание, словно в нее вонзились сотни иголок.
Я предпочитаю не отвечать.
– Ой, у тебя в волосах насекомые! – услужливо замечает молодая женщина модельной внешности, надувая губки. – Ах! Паук! Наверное, он подумал, что это паутина.
– Ну здорово. Спасибо.
– Я помогу вам выплеснуть энергию! – заявляет полуголый мужчина. – А ну-ка порычите еще!
Мы смотрим на него так, будто решаем, как лучше будет его поколотить, но «модель» подчиняется и слегка театрально восклицает:
– Аррргх!
– Давайте, остальные!
Мужчина-пучок приближается широким шагом ко мне, пока едва не касается моего лица, и рычит:
– Аррргх!
Я стираю слюни с шеи.
– Ощутите вкус свободы!
Свобода обязательно должна вонять грязью и соленой макрелью?
– Почувствуйте свое родство с древним лесом!
«Я бы сейчас предпочла почувствовать горячие струи душа…» – думаю я, поглядывая на свою грязную одежду, на руки в синяках и исцарапанные до крови колени. «Как я вообще до этого дошла? Жизнь была такой… чистой. Упорядоченной. Такой… без насекомых, – мысленно добавляю я, почесывая голову. – И все же…»
Я оглядываюсь на женщину пониже, с зачесанными каштановыми волосами, которую знала всю свою жизнь. Прищурив глаза, она ковыляет ко мне, и ямочки на ее щеках предательски сообщают, как же ей все это нравится. Щеки горят, кулаки сжаты. Открыв рот, она испускает первобытный крик. Настоящий первобытный вой, копившийся в ней все тридцать пять лет. Такой громкий, что я вздрагиваю, невольно делаю шаг назад и только потом собираюсь с силами, чтобы завыть в ответ. Я вою что есть мочи. Все напряжение, весь страх, вся боль последних нескольких дней – а также нескольких прошедших лет – извергаются из моих легких в одном долгом боевом рыке.
– АРРРГХ!
Мужчина-пучок, по всей видимости, впечатлен.
