— Ни хрена себе! Мой юный друг, а вы не так глупы, как я думал.
— Я ожидал увидеть девушку с большой грудью. Учти, это я без всякого подтекста говорю. Не подумай, будто это критика. Не подумай, что это комплимент. Так, просто впечатлением поделился.
Главное — верь в себя! Ты же не пальцем деланый!
— Ты мужчина, она женщина, черт подери! Остальное неважно!
Я — не первый Халперн-сын, который на третьем десятке лет вернулся в родительское гнездо. До меня через это прошли Дэн и Ивэн, папины сыновья от первого брака. Ивэн на девять лет старше меня. Он человек светлый — другого такого добряка я не знаю. А еще он, видимо, единственный, кто умудрился за все годы учебы в Гумбольдтовском университете, что в Северной Калифорнии, ни разу даже не затянуться косяком. Получив диплом, Ивэн долго ломал голову, чем бы заняться. Менял города, менял работу. А в двадцать восемь лет по воле обстоятельств вновь поселился под одним кровом со мной, папой и моей мамой, которую Ивэн считает своей родной матерью: она растила его с семи лет. В жизни Ивэна это был не самый удачный период.
Тогда я учился в университете Сан-Диего и работал в «Хутерс» в Пасифик-Бич — приморском городке неподалеку. Мы с моим лучшим другом Дэном забрели наниматься в «Хутерс» просто для прикола, но оказалось, что там действительно требуются повара и что мы на эту вакансию подходим. Любой юнец уверен, что работа в «Хутерс» — рай земной. А оказалось — ад кромешный. Стоит немножко свыкнуться с тем поразительным обстоятельством, что везде, куда ни посмотри, твой взгляд утыкается в сдобные женские груди, как осознаешь суровую прозу жизни: главная обязанность повара «Хутерс» — даже не готовить, а делать уборку и сносить придирки нервных дамочек, которые мучаются комплексом неполноценности среди красоток-официанток и требуют немедленно подать заказ. Свою ненависть к «Хутерс» я изливал открыто, по любому поводу, каждому встречному. А под конец непременно заявлял, сам себя утешая: «Ну, в принципе могло быть и хуже. Я мог бы работать в «Хутерс» посудомойкой».
И потому, услышав от Ивэна: «Послушай, не можешь ли ты пристроить меня в «Хутерс» на мойку?» — я понял: его дела совсем плохи. Он же слышит, как я без передышки ругаю «Хутерс», но хочет там работать. Что ж делать, я оказал ему протекцию.
Пять дней в неделю Ивэн стажировался в лаборатории гипнотерапии. После рабочего дня ехал прямо в «Хутерс» и, не переодеваясь, принимался мыть посуду. Потом ехал домой и сразу заваливался спать. И так ежедневно, кроме выходных.
Папа переживал, что Ивэн хандрит и никак не найдет себе места в жизни. А еще больше переживал из-за того, что Ивэн не общается с женщинами.
— Он же симпатичный парень. Между двадцатью и тридцатью годами — самое время для кобеляжа. Ему нужно где-то бывать, с бабами знакомиться, — сказал папа маме однажды после ужина, пока Ивэн в «Хутерс» драил тарелки.
В итоге папа решил сам позаботиться о личной жизни Ивэна.
— Ну, великан, я тебе кое-кого нашел, — объявил он Ивэну однажды ночью, когда тот вернулся с работы. (Ивэн у нас в семье самый высокий, вот папа и зовет его великаном.)
— Пап, да у меня вообще-то времени нет, — буркнул брат.
Но папа уже договорился за него о свидании, а Ивэн, в отличие от меня, человек кроткий.
— Она тебе понравится, — объявил папа.
Ивэн опасливо кивнул. Я подивился, что Ивэн даже не расспрашивает, кто эта женщина, как она выглядит. Впрочем, такой уж у него характер. Потом он мне разъяснил:
— Если отец мне что-то велит, я слушаюсь. Вот ты ему перечишь, и он на тебя орет. Ну, думаю, если кому нравится притягивать все громы и молнии — пожалуйста. Но мне лично проще промолчать — лишь бы не орал.
Итак, в субботу вечером Ивэн отпросился с работы пораньше. Я видел, как он уходил из «Хутерс»: весь мокрый и заляпанный, точно рядом с ним разорвалась граната с кетчупом и соусом из сыра-рокфор.
— Ну как, пойдешь встречаться с папиной дамой? — спросил я.
— Ага, — отозвался он, устало зевнув. — От меня, наверно, помойкой воняет. Душ принять, что ли?
С этими словами он уехал.
Через несколько часов я отработал, снял ненавистную униформу и поехал домой голый по пояс, чтобы машина не пропахла курятиной и горелым мусором. Дома сразу побежал под душ. Потом вышел и увидел, что папа дремлет в кресле-качалке в гостиной. Скрипнула входная дверь. В коридоре появился Ивэн. Пошел к себе в комнату на цыпочках. Так в мультике кот пытается проскользнуть мимо спящей собаки. Вот только я почему-то не сообразил, что лучше с ним не заговаривать. Меня снедало любопытство.
— Ну как, брательник? Красивая или так себе? — спросил я во весь голос.
Тут папа проснулся, и лицо Ивэна исказилось от ужаса.
— Ну как дела, великан? — спросил папа, запахнув на себе халат.
— Ничего, нормально, устал очень, — пробормотал брат, устремляясь к своей двери.
— Не ерунди. Подь сюда и расскажи мне все по порядку.
Обычно Ивэн тих и кроток. Но бывают в его жизни и срывы — очень-очень редко.
— Она ординатор в нейрохирургическом отделении, а раньше была мисс Оклахомой или типа того! — выкрикнул Ивэн и вдруг испепелил нас взглядом взбеленившегося наркомана.
— Знаю. Здорово, правда? — откликнулся папа, недоумевая, чем Ивэн недоволен.
— Да уж! Так здорово, что просто пиздец! Я в двадцать восемь лет живу с родителями! Я же в ебаном «Хутерсе» посуду мою!
Ивэн редко ругался нецензурными словами, а уж в разговоре с папой — никогда, что бы ни происходило. Не знаю даже, как папа воспринял его вспышку — рассердился или удивился. Но вскоре отец совладал со своими первыми эмоциями и сощурил глаза:
— И что ты этим хочешь сказать, паршивец?
— Я хочу сказать, что унизительно сидеть в кафе с женщиной, которая наверняка привыкла встречаться с врачами, манекенщиками и типа того!
Помедлив, Ивэн добавил:
— Я ей не пара! Я чуть не умер от унижения!
Эта фраза подействовала на папу, как красная тряпка на быка.
— Ты ей не пара? — тихо повторил он, опустив взгляд. И снова: — Ты ей не пара? — Словно Индиана Джонс, пытающийся расшифровать предсмертные слова дикаря из неведомого племени.
Затем папа вскипел:
— Ой, бля, какая же у тебя хуйня в голове!
Я выскользнул из гостиной и занял наблюдательный пункт в коридоре, чтобы ничего не упустить.
— Ты ей не пара? — еще раз повторил отец. — Откуда у тебя вообще такие мысли? Ты мужчина, она женщина, черт подери! Остальное не в счет!
Перепалка переросла в невразумительный вой на два голоса. Через несколько минут Ивэн юркнул в свою комнату. Я заглянул в гостиную и подметил: папа раскаивается. Обычно после споров он багровеет от гнева, но ничуть не сомневается в своей правоте: ни дать ни взять знаменитый иностранный президент, которого пытаются освистать в ООН. Но на этот раз лицо у него было печальное. Я пошел спать, рассудив: папу сейчас лучше не дергать.
