Но, как выяснилось, доктор Джарвис сперва что-то долго и бессвязно объяснял насчет шкафа, а потом отправился на прием к одному из коллег в психиатрическую клинику.
– Вам придется повести меня в «Вороного коня», – сказала Мелисента.
– Ради бога, – сказал Филип. – Как только там откроют, лапочка. Но вам незачем ходить так далеко, если вы просто хотите выпить.
– Нет, я не хочу выпить. Я хочу к Сэму.
– Но ведь вы сами сказали, что он у вас в темнице, хоть я и ума не приложу, как это понимать.
– Ах, пропади оно все пропадом, прекратите вы когда-нибудь или нет? – закричал Филип, швыряя эскиз рекламного плаката для «Маминого пусика» в дальний угол комнаты.
Мелисента разрыдалась.
Глава восьмая. Сэм в темнице
Темница и впрямь была самая что ни на есть глубокая. Сперва двое солдат спустились с Сэмом на обычную глубину, потом отворили какую-то дверь чуть не в фут толщиною, столкнули нового узника вниз по осклизлым каменным ступеням и замкнули за ним дверь. Скудный свет проникал через единственное крохотное оконце, пробитое высоко под потолком и совершенно недосягаемое. Это была мерзкая дыра. Здесь стоял тот характерный унылый запах, какой идет от старых журналов, сваленных в кучу где-нибудь на чердаке. Сэм присаживался то на сырой обомшелый камень, то на третью снизу ступеньку лестницы. Из темного угла, обследовать который у него не было ни малейшего желания, доносился стук падающих капель и странные чавкающие звуки, наводившие на мысль о каких-то живых существах. В общем веселого мало. К сожалению, этот вывод он сделал уже в течение первых двух минут, а за последующие час-полтора ни к каким новым выводам ему прийти не удалось. Он закусил так плотно и выпил так много, что в любом мало-мальски пристойном месте наверняка бы заснул, но здесь, в подземелье, было очень уж мокро и пакостно. Поэтому он только зевал и бранился.
Наконец дверь у него над головой отворилась, пропустив полоску света. Двое солдат, по-видимому весьма довольные собою, спустились по лестнице.
– Хлеб, – объявил первый солдат, подавая Сэму хлебец.
– Вода, – сказал второй, протягивая кувшин.
– Вот на чем тебе придется посидеть, приятель.
И оба загоготали. Сэм поглядел на них с отвращением.
– Ничего тут смешного нет.
– Да мы просто шутим, приятель, – сказал первый солдат.
– Это твой паек по темничному уставу. Но мы с Фредом – золотые парни, правда, Фред?
– Истинная правда, Джек.
– Гляди-ка, что мы для тебя спроворили на кухне, приятель. – Он достал пакет, доверху набитый ломтями говядины и ветчины и горбушками пирога. – Действуй. «Спасибо» говорить не обязательно.
– А ну, навались, браток, – сказал второй солдат, тот, которого звали Фред.
– Нет, спасибо, – ответил Сэм.
– Да ты что? – удивился Джек. – Такой харч, а он нос воротит.
– Свинья ты неблагодарная, – сказал Фред. – А мы-то думали, ты все глаза себе от счастья выплачешь, как увидишь эдакую благодать, правда, Фред? Ну, давай, начинай. Вот гляди, какой шикарный кусок ростбифа с кровью…
– Простите, ребята, но я не могу есть.
– Брось ты это, браток, – сказал Фред с укором, – Хуже отчаяния ничего не бывает. А тебе надо беречь силы.
– Истинная правда, – сказал Джек. – Месяц-другой – и ты выйдешь. Вполне может случиться, поверь моему опыту, Так что не стесняйся, глотай-ка все это поживее.
– Да не могу я, ведь я только-только из-за стола, целую гору всякой всячины слопал. Вы сами видели… вернее, видели, что осталось. Я понимаю, вы с лучшими намерениями, но посудите сами…
– Что ты, браток! Да ежели 6 мы умели судить, сейчас бы в суд побежали.
Сверху донесся возглас: «Дорогу сэру Шкиперу – новому капитану королевской стражи!» Ужасающе воинственная фигура – в полном латном уборе, в шлеме с опущенным забралом, с исполинским мечом в руке, – лязгая и бряцая, спустилась по ступеням. Двое солдат с величайшим трудом вытянулись по стойке «смирно».
– Проваливайте, – сказал вновь прибывший.
– А куда провалишься? Глубже некуда, капитан. – Оба солдата оглушительно загоготали. – Неплохо сказано, правда, Фред?
– В толк не возьму, как это ты все придумываешь, Джек!
– Вы слышали приказ? – страшным голосом заревел капитан.
– Эй, вы, слюнтяи, свиные рыла, курицыны дети, что же мне – отсечь вам уши, открутить носы, искрошить мизинцы на котлеты?
– Никак нет, капитан!
И солдаты кинулись вверх по лестнице.
Грозный начальник снял шлем, и перед Сэмом предстал Планкет, старый шкипер, замученный жарой и духотой. Он прильнул к кувшину и долго от него не отрывался.
– Адски жарко в этих латах, старик.
– Так это вы – новый капитан королевской стражи, Планкет?
– До поры до времени, старик. Надо было что-то придумать, отвечать с ходу, ну, вот я и словчил, как сумел. Но это только трамплин.
– Вы лучше посмотрите, до чего же я здорово словчил.
– Все знаю, Сэм, старина. За дочкой приударил, так что ли? Ненадежное дело. Я рассказывал, что со мной было в Бангкоке? Как-нибудь выдам тебе эту историю со всеми подробностями. Да, здесь не разгуляешься.
Сэм возмутился до глубины души.
– Не разгуляешься! Вы только поглядите на эту дыру!
– Бывали переплеты и почище. Однажды нас было двенадцать лбов, а каморка – меньше этой… В Тетуане было дело… Но ты не беспокойся. Я тебя быстро отсюда вытащу. Нынче вечером я ужинаю у короля Мелиота и что-нибудь устрою. Ставлю десять против одного, что он упьется.
–А я– сто против одного, что и вы упьетесь, шкипер.
– Собственно говоря, – сказал Планкет задумчиво, – я пью беспрерывно с того самого времени, как Эдуард Восьмой отрекся от престола. Но этого короля я беру на себя. Мы с ним уже друзья – водой не разольешь,
– Ловко вы это устроили, шкипер. Почему он вас не разнес за то, что вы одеты черт знает как?
– А потому, что я успел увести чьи-то латы, старик. Когда мы с ним встретились, он и спрашивает: ты, мол, из Камелота? «Да», – говорю. «Привез сообщение, что конференция отменяется?» «Да», – говорю. Тогда он спрашивает, как там король Артур. Ну, статую я видел, вот и отвечаю, что, дескать, король цел и невредим, весь бронзовый и знай себе смеется. Потом я отрекомендовался капитаном королевской стражи – для короля Мелиота это была полная неожиданность. А в общем, он неплохой малый, только, по-моему, скряга страшенный. О тебе слышать не может – ты, говорит, слопал его любимый паштет. Особенно на этой работенке не разживешься, но, сам понимаешь, другого выхода нет. Кстати, старик, ты знаешь такого Диммока? Он занимается рекламой.
