пищу? Неужто имеет специальную подставку?
— Позвольте рекомендовать вашему императорскому высочеству командира транспорта «Кинбурн» Константина Петровича Голенко! — прервал затянувшуюся паузу Бутаков.
— Весьма рад, — опомнился я и энергично пожал лейтенанту руку.
Тот в ответ так энергично сдавил великокняжескую ладонь, что заставил буквально выдернуть ее назад.
— Ты, наверное, из казаков? — немного поморщившись, спросил я.
— Никак нет, — покраснел, понявший свою оплошность офицер. — Из псковских помещиков!
Договорив, он достал из кармана платок, чтобы вытереть обильно выступивший на лице пот, но прежде снял с головы фуражку, обнажив весьма искусно завитую шевелюру. Боже ж мой…
И тут в моей порфирородной [2] голове что-то щелкнуло, после чего идеальная память Кости заработала на полную силу. Оказывается, история Голенко была ему (точнее теперь уже мне) прекрасно известна.
Случилось это в примерно одиннадцать лет назад, когда он получил свой первый офицерский чин и только успел прибыть к новому месту службы — на Черноморский флот. Отметив сие без сомнения знаменательное событие обильным возлиянием, восемнадцатилетний мичман отправился на поиски большой и светлой любви в одно всем известное заведение. И надо же такому случиться, что приглянувшаяся ему барышня со слабой социальной ответственностью оказалась уже ангажирована неким лекарем.
Дальнейшие показания разнились. Одни говорили, что юный офицер предложил служителю Асклепия отступные, которые тот с негодованием отверг. Другие утверждали, что обошлось без коммерческих предложений. Но в одном сходились и те и другие — один дворянин нанес другому оскорбление действием, несколько раз ударив по лицу.
Нравы тогда, как впрочем, и сейчас, царили весьма простые, так что выходов из сложившейся ситуации было ровно два. В смысле, стреляться или рубиться. Был, правда, еще и третий — дать делу официальный ход, что и случилось. В конце концов, дело дошло до государя, и все могло кончиться плохо, но вмешался бывший тогда уже министром Меншиков. Придав инциденту юмористический оттенок, он сумел развеселить государя и тот в неизбывной своей милости повелел посадить буйного мичмана на два месяца в крепость, так сказать, для просветления в мыслях.
После чего уже адмирал Лазарев своим решением назначил Голенко младшим офицером на корвет «Орест» и отправил от греха подальше в долгое, полугодовое крейсирование по Черному морю. Производство в лейтенанты наш добрый молодец таки получил спустя несколько лет. А затем много лет исправно тянул лямку, неся службу на транспортах в надежде на счастливый случай, могущий помочь явно незадавшейся карьере…
— Сколько под твоей командой брандеров?
— Два, ваше высочество! «Кинбурн» и «Ингул».
— Маловато…
— Есть возможность переоборудовать «Гагры» и «Буг»…
— Нет времени!
— Осмелюсь спросить, — подобрался Голенко, — нам предстоит бой?
— Есть возражения?
— Напротив, ваше…
— Можно без чинов.
— Благодарю, Константин Николаевич! Что касается возможности боя, то ничего иного ни я, ни мои товарищи не желаем и не просим. Сил никаких нет смотреть, как англичане с французами хозяйничают в наших водах!
— И многие так думают?
— За всех не скажу, но большинство молодых офицеров рвется в дело!
— Что же, полагаю, это желание скоро осуществится. Согласно донесению лейтенанта Стеценко у Евпатории сосредоточены крупные силы союзников. Причем, боевые корабли стоят в первой линии у берега, а транспорты с войсками и припасами пока держаться дальше в море.
— Вот, значит, как…
— Какие мысли, господа?
— Очевидно, противник совершенно уверился в пассивности нашего флота, — желчно отозвался Голенко. — Но вот насчет армии у него еще имеются сомнения…
— Я тоже так думаю. И как мне кажется, сегодня самое время преподнести нашим английским и французским друзьям сюрприз!
— С восторгом!
— Ветер не самый благоприятный. Полагаю, кому-нибудь из пароходофрегатов придется брать брандеры на буксир…
— Нет надобности ограничивать подвижность боевых кораблей, — поспешил вмешаться Бутаков. — В порту имеется достаточно буксирных пароходов, имеющих мощные машины и способные довести брандеры до места.
— Отличная мысль! Просигнальте моим именем приказ готовиться к выходу.
— Слушаюсь, — отозвался командир «Владимира» и принялся отдавать распоряжения.
Я же тем временем отозвал в сторону Голенко.
— Вот что тебе скажу, Константин Петрович! — доверительным тоном шепнул я ему. — Человек сам творец своей судьбы. Помяни мое слово, сделаешь все как надо, получишь и чин, и крест, и место на мостике боевого корабля. А иное и прочее забудется, как и не было.
Судя по вспыхнувшим глазам офицера, слова мои упали в благодатную почву. Такой как он штурвал раньше времени не бросит и дело до конца доведет.
— Приказывайте, Константин Николаевич. Жизни не пожалею!
— Иного и не жду, однако хочу заметить, что война завтра не закончится и толковые офицеры мне еще понадобятся! Сегодня нам приходится действовать по старинке, но пройдет совсем немного времени и сюда доставят более современные средства поражения уже опробованные на Балтике.
Спустя еще пару часов, все шесть пароходофрегатов вышли из бухты. За ними пыхтели два буксира, тащившие за собой приготовленные к жертвоприношению транспорты. Примчавшиеся на борт «Владимира» незадолго до выхода Корнилов с Нахимовым пытались меня отговорить или хотя бы позволить идти с нами, но…
— Удивляюсь вам господа, — с легкой усмешкой отвечал я. — Неужели непонятно, что нельзя допускать сосредоточения такого большого количества адмиралов на одном корабле? В бою ведь всякое случается…
— Тогда позвольте мне идти вместо вас! — с горячностью в голосе потребовал Корнилов.
— У тебя дел, что ли мало, Владимир Алексеевич? Вот и займись ими…
— А ты, Павел Степанович, — обернулся я к Нахимову, — готовь эскадру к выходу и пребывай в готовности. Сдается мне, после сегодняшней ночи союзники пожелают нанести нам визит. Так отчего бы не встретить их по-нашему, по-русски?
— Слушаюсь! — мрачно ответил адмирал.
Составленный мною с Бутаковым план был прост. Воспользовавшись временным отсутствием дозоров союзников, выйти в море и идти курсом строго на Вест. Затем по наступлении темноты повернуть на Норд, и идти пока Евпатории не окажется у нас на траверзе. И если все пойдет как надо вскоре после полуночи мы окажемся совсем рядом с вражескими транспортами. А там, что называется, как бог даст!
[1] В оригинале в этой поговорке употребляется иное слово.
[2] Константин был первым из детей Николай, рожденным после восшествия того на престол. Потому его в традициях Ромейской (Византийской) империи часто называли порфирородным/багрянородным (порфирогенетом), то есть рожденным в Порфирном зале императорского дворца.
