очень похоже на страх.
Возможно, этого бы не случилось, если бы мы жили вместе. Честно говоря, я бы не возражала делить квартиру. Но после первых нескольких лет в детском доме и последующих нескольких лет в качестве компаньона самого охраняемого вампирского ребёнка в мире, ей хотелось только одного: личного пространства. Правда, она дала мне запасные ключи, что было огромной честью, и я их тщательно спрятала в тайном месте. К тому моменту, когда она пропала, я давно забыла о них.
Поэтому в тот день я взломала её квартиру с помощью шпильки для волос. Так, как она учила меня, когда нам было по двенадцать, когда вход в комнату с телевизором был запрещён, а одного фильма в день было явно недостаточно. К счастью, её разлагающегося тела не оказалось ни в морозильной камере, ни где-либо ещё. Я покормила этого чёртового кота, который одновременно мяукал, будто умирал с голоду, и шипел на меня. Убедилась, что надеты карие линзы, а клыки как следует притуплены, затем отправилась в полицию, чтобы заявить о пропаже человека.
Там мне выдали: — Вероятно, она где-то проводит время со своим парнем.
Я заставила себя моргнуть, чтобы выглядеть более человечной. — Не могу поверить, что она рассказала о своей личной жизни вам, а не мне, своей самой близкой подруге за пятнадцать лет.
— Послушайте, юная леди, — вздохнул офицер. Это был тощий мужчина средних лет, чьё сердце, казалось, билось чаще, чем у большинства. — Если бы мне давали по пять центов за каждый раз, когда кто-то «пропадает», и под этим я подразумеваю, что они уезжают и не удосуживается сообщить кому-либо из своего окружения, куда направляются…
— Сколько бы их у вас было? — я подняла бровь.
Он, похоже, растерялся, но не так сильно, как мне хотелось бы. — Скорее всего, она в отпуске. Она когда-нибудь ездила куда-нибудь одна?
— Да, бывает, но всегда предупреждает меня. К тому же, она журналист-расследователь в «Вестнике» и не брала отгулов.
По крайней мере, по их системе. Которую я взломала.
— Может, у неё закончились отпускные дни, а ей всё равно захотелось, не знаю, рвануть в Лас-Вегас к тётке. Просто недоразумение.
— У нас были планы встретиться, и она сирота, у которой нет ни семьи, ни друзей, да ещё и без машины. Согласно её банковскому порталу, к которому она мне предоставила доступ, — ну, вроде того, — не было зафиксировано никаких снятий наличных или онлайн-платежей. Но может, вы и правы, и она скачет в Лас-Вегас на своём «Кузнечике»? (прим. пер.: устройство для совершения прыжков, состоящее из пружины, ручки, педалей и основной платформы)
— Не надо заводиться, милая. Нам всем хочется думать, что мы важны для тех, кто важен для нас. Но иногда наш лучший друг — это лучший друг кого-то другого.
Я закрыла глаза, чтобы закатить их под веками.
— Может, вы поссорились? — спросил офицер.
Я скрестила руки на груди и втянула щеки. — Не в этом дело…
— Ха.
— Ладно, — я нахмурилась. — Допустим, Серена втайне ненавидит меня. Она же всё равно не оставит своего кота, правда?
Он помедлил. Затем, впервые, кивнул и взял блокнот. Во мне загорелась искра надежды.
— Как зовут кота?
— Она ещё не придумала ему имени, хотя в последний раз, когда мы разговаривали, она сузила выбор до Максимильена Робеспьера (прим. пер.: французский революционер) и…
— Как давно у неё этот кот?
— Несколько дней? Она бы всё равно не позволила этой маленькой заднице умереть с голоду, — поспешила добавить я, но офицер уже уронил ручку. И хотя на той неделе я трижды возвращалась в участок и в конечном итоге смогла подать заявление о пропаже человека, никто ничего не сделал, чтобы найти Серену. Думаю, в том и заключается опасность одиночества: некому беспокоиться о том, жива ли она, здорова ли. Никому, кроме меня, а я не в счёт. Я не должна была удивляться, и не удивилась. Но, видимо, во мне всё ещё была способность чувствовать боль.
Потому что никому не было дела, жива ли я, здорова ли. Никому, кроме Серены. Сестра по духу, а не по крови. И хотя я думала, что привыкла к одиночеству, я никогда не чувствовала себя такой одинокой, как после её исчезновения.
Я бы хотела заплакать. Хотела, чтобы у меня были слёзные протоки, чтобы выпустить этот ужасный страх, что она ушла навсегда, что её похитили, что ей больно, что это моя вина, и своим последним разговором я прогнала её. К сожалению, биология была не на моей стороне. Поэтому я справлялась со своими чувствами, ходя к ней домой и заботясь о её чёртовом коте, который демонстрировал свою благодарность, царапая меня каждый день.
И, конечно же, искала её там, где не следовало.
В конце концов, у меня были ключи. Потому что ключ ко всему — всего лишь строчка кода. Мне удалось просмотреть её банковские выписки, IP-адреса, местоположение сотового телефона. Электронные письма «Вестника», метаданные, использование приложений. Серена была журналисткой, писавшей о деликатных финансовых вопросах, и наиболее вероятным вариантом было то, что она оказалась втянута в какую-то мутную историю, работая над статьёй, но я не собиралась исключать другие возможности. Поэтому я просмотрела всё и не нашла… ничего.
Абсолютно ничего.
Исчезновение Серены оказалось до неприличия буквальным. Но нельзя перемещаться по миру, не оставляя цифровых следов, а это могло означать только одно. Нечто ужасное, леденящее кровь, что я даже не могла выразить словами, находясь наедине с собой.
Именно тогда я это сделала: преклонилась перед чёртовым котом Серены. Он играл, как обычно после ужина, лапой хлопая по скомканному чеку в углу гостиной, но умудрился втиснуть пару шипений в своё занятое расписание, специально для меня.
— Послушай, — я сглотнула. Потёрла рукой по груди, потом даже хлопнула себя по ней, пытаясь притупить боль. — Я знаю, что ты знал её всего несколько дней, но я правда, правда… — я зажмурилась. Чёрт, это было тяжело. — Не знаю, как это случилось, но я думаю, что Серены, возможно, уже нет…
Я открыла глаза, потому что была должна этому наглому коту хотя бы взглянуть на него. И
