ночь.
От латте с соленой карамелью Костя делает буквально один глоток – и, зажмурившись, будто прыгает в ледяную воду:
– Я их вижу с детства. Не с рождения, потому что смутно помню, что когда-то не видел. А потом стал видеть. И это страшно.
– Почему? – удивляется Лена. Ее хтони тоже пугали, но любопытства вызывали куда больше. Да и страх был не страхом, скорее редкой нервной дрожью: а вдруг все-таки накинутся и съедят?
– Потому что сначала у тебя есть безопасный мир, состоящий только из людей. А потом в этом мире появляются рога, зубы и когти. А ты ведь знаешь: такие звери опасны, даже если травоядные, к ним лучше не приближаться. – Костя передергивает плечами. – Можно сказать, что я утрирую, но я тогда был ребенком. И оно, к сожалению, засело в мозгу именно так.
Пока он пьет – жадно, словно набираясь сил для следующей части разговора, – Лена пытается придумать, что ответить. К психологу с таким запросом не пойдешь – хотя ведь можно найти того, кто не будет яростно отрицать существование хтоней… Или посоветовать позвонить в агентство и…
Нет, на это Костя точно не решится.
– А ты не пробовал сам как-то… перестроить мышление?
– На какое? – хмыкает Костя. – Я… Скажем так, у меня нет опыта бесстрашной жизни среди хтоней, она кажется мне невозможной выдумкой, полной глупостью. А совершать глупости не хочется, особенно когда они могут стоить головы.
– Ты думаешь, они правда?..
– Я не знаю. У меня нет доказательств ни этого, ни обратного. Есть только мозг, который уверен: мир ужасно опасен, надо быть настороже. Особенно когда находишься среди толпы, где каждый может быть хтонью, просто ты этого еще не разглядел. – Он горько смеется: – Знаешь, когда мне предложили на выбор две точки, я выбрал киоск. Там, конечно, негде развернуться, в туалет надо бегать фиг знает куда, следить за бутылями… Но зато ко мне точно никакая хтонь не залезет.
И этот человек пошел в кофейню, а не подался в какой-нибудь там фриланс, который позволяет вообще на улицу не высовываться? Или в офис, например, где нет постоянного потока незнакомых людей.
– Я вроде не спрашивала на стажировке: а почему ты вообще к нам пришел? Выучился бы на айтишника, сидел дома, не боялся, что тебя сожрут…
В последнюю фразу невольно закрадывается усмешка, и Костя одаривает сложным взглядом: тут и «Ну спасибо за поддержку», и «Я сам знаю, насколько глупые у меня страхи», и «Да ладно, говори что хочешь, я не злюсь».
– Потому что стать айтишником не так просто. Ну и… – Он опускает глаза. – Я влюбился в ваш горячий шоколад; и решил, что однажды обязательно устроюсь к вам и научусь его варить.
Потрясающая мотивация. Кажется, такую Лена еще не слышала, хотя за полгода работы успела переобщаться с кучей бариста.
Значит, любовь к горячему шоколаду оказалась сильнее страха перед чудовищами?
– Но да, знаешь, я только пару лет назад начал нормально ходить по улицам. До этого ни за что не носил наушники, отрицал капюшоны, старался выбирать безлюдные маршруты – хотя обычно советуют как раз наоборот. Просто… я встретил его.
Лена приподнимает брови: его?..
Сделав еще глоток, Костя продолжает, и голос у него звучит неожиданно… влюбленно? Нет, скорее благодарно.
– Меня часто накрывало паничками, я стал почти спецом по тому, как через них проходить. Но тогда как-то жестко переклинило; я сидел на земле, пытался хоть на что-то переключиться, кулаком по асфальту возил. И тут – он. Опустился рядом, взял за руку. Смотри, говорит, на меня, видишь, у меня рыжие волосы? И ждет ответа. Я думаю: «Мужик, что ты несешь, какие волосы?» Но отвернуться не могу – ну и смотрю, киваю: правда рыжие. А он давай дальше: видишь черную кофту; видишь на ней алый цветок; чувствуешь, как я твою руку сжимаю?.. – Костя потирает лоб, словно досадуя: мол, зачем я это рассказываю? – В общем, он так сидел, пока меня не отпустило; а потом повел в булочную, напоил какао, спросил, что случилось… Оказалось, он тоже видит хтоней. И мне стало та-ак хорошо.
Вот это Лена прекрасно понимает. Когда узнаёшь, что ты не сумасшедший, или встречаешь такого же сумасшедшего, тебя словно рывком вытаскивают из топи. И можно отдышаться и вспомнить, как это – стоять, а не барахтаться в болоте из сомнений. Как это – просто жить.
– Он еще много всякого говорил: что чудовищам не место среди людей, что надо с этим бороться, вот у него есть единомышленники, они ходят на митинги, пишут обращения… Я не со всем был согласен, но не спорил.
А вот это подозрительно похоже на…
– А потом он позвал меня в секту. Прямо так и сказал: «Да, у нас секта, мы промываем людям мозги, приходи». Я посмеялся и пришел. И там были обычные люди, а были такие же, как я, которые тоже видят хтоней. Ты понимаешь, почему я остался.
Лена кивает – осознавая, что уже пару минут не слышит разговоров из того угла, где сидят Яна и Тори. А что, если это те самые сектанты, которые?..
– В общем, я ходил на их собрания, иногда что-то поддерживал, но вообще – просто общался. На улицах стало спокойнее, хотя ведь меня никто не убеждал, что хтони безвредны, скорее даже наоборот. Я думаю, – Костя покачивает стаканчиком с остатками латте, – что просто оказался не один на один со своим страхом. Кто-то боялся так же, как я. Кто-то просто меня понимал. Потому что раньше… Мама говорила, что я фантазер, и сердилась, когда я настаивал, что ничего не придумываю. Папа… Наверное, папа сказал бы так же. Хотя мне хочется надеяться, что он бы поверил.
– А что с ним?.. – не удерживается Лена.
– Просто ушел от нас, когда я родился, – пожимает плечами Костя. – Поэтому я мог много всего о нем придумать. С воображаемым папой жить даже удобнее: меня хотя бы никто не бил, как Толика. Это парень из секты, мы с ним… квартиру снимаем.
Судя по паузе, они не просто снимают квартиру – но его право об этом молчать.
Может, их дружба дарит Косте ощущение безопасности? Когда тебе есть к кому пойти, есть с кем поговорить; когда не отталкивают, не отворачиваются от глупых фантазий… Необязательно понимают – но принимают странным и поломанным, не требуя измениться.
– А дальше… – Костя допивает латте и отставляет стаканчик. – Я бы не хотел говорить, но я скажу. Хоть кому-то. Сам не знаю, почему согласился, но… В общем, однажды Федор – это который меня успокаивал – предложил поймать хтоней. И изучить их. Я плохо помню, но он вроде рассказывал, что в универе пытался вычислить ген хтоничности. Была у него такая идея: а вдруг за хтоничность отвечает какой-то конкретный ген и можно его убрать, чтобы хтонь стала человеком? Но опыты над хтонями никто проводить не давал, поэтому он изучал теоретически. А тут узнал, что можно позвонить в одно агентство, позвать хтоней на чаепитие, а они возьмут и запросто приедут.
Сглотнув, Лена вытирает ладони о джинсы. Это они. Те самые сектанты.
Черт, тут же Тори. Как она?.. А если она?..
– В общем, мы с Толиком согласились помочь. Сначала думали, что приедет одна хтонь, но их приехало двое. Ну, мы… Мы им ножи к горлу приставили и вцепились в волосы: я – парню, он – девушке. Так и вели. А потом… Нет, мы никого не изучили: хтони сбежали. Мы с Толиком несколько дней из дома не выходили, а потом узнали, что сектантов поймали, ну и… как бы ушли из секты.
Выкинув стаканчик, Костя в два шага возвращается обратно и шепчет:
– Я иногда думаю: почему вообще согласился? И знаешь, дело не в том, что я был обязан Федору. Не в том, что я его любил – как отца, наконец-то не воображаемого. А в том, что… – Он подается вперед, и Лена отшатывается: ухмыляется он страшнее, чем Вик в тот день, когда пришел под закрытие и пугал пожиранием. – Мне захотелось посмотреть на них вблизи и знать при этом, что они ничего не сделают. Это они будут беспомощными и напуганными, а я… А у меня будет нож, который я буду уверенно держать у горла. Вот поэтому я согласился.
– Значит, это был ты? – раздается из угла.
Развернувшись, Костя твердо кивает:
– Это был я.
Звенит колокольчик, и Лена натягивает улыбку, проклиная гостей. Как же не вовремя!
Гости спрашивают обо всем на свете: а что это у вас за десерты, а расскажите про летнее меню, а какое есть альтернативное молоко, а посоветуйте сироп к капучино?.. Берут в итоге почему-то два
