Хоть на одну секунду…
Разгореться с ним до яркого синего пламени! Сжечь всю комнату своей любовью, а возможно, и всё общежитие!
Он уже испачкал меня своей кровью. А мне всё равно, лишь бы ощущать его тепло.
Вот так. Рядом. Вплотную. Как при лобовом столкновении.
Горячее дыхание касается губ. Ощущаю его между своих ног и буквально таю на своей кровати, превращаясь в безвольную лужицу.
Сколько раз я его здесь представляла? Вот сколько? Бесконечное количество.
Именно так… Сверху. На мне. Берущего. Вонзающегося. Наглого. Бесцеремонного. Вторгающегося.
В моё тело…Только в моё и ни в чьё больше…
Боже, да я бы убила за это…
Но…
— Глеб, только прикоснись. Я откушу тебе нос. Клянусь, — угрожаю, а сама просто боюсь повторения этой истории.
Трясусь под ним, ощущая, как сильно каждая клетка тянется к его телу. Как бесконечно нуждается в нём.
Как же хочется, чтобы сейчас на голову упал метеорит и не пришлось бы мучиться от сомнительных разногласий тела и мозга, которые затеяли войну между собой. Да не просто войну, а бомбёжку!
Он улыбается в ответ на мои угрозы. Так искренне и по-тёплому, что я начинаю дрожать ещё сильнее.
— Блядь, как я скучал, ведьма, — Глеб вдыхает мой запах, а меня снова размазывает под ним.
Мажет, мажет, мажет…
Я просто становлюсь бесформенной жижей…
Не человек…Консистенция…
Зубы стучат от напряжения. От страха. От тянущего в животе чувства.
Фитиль уже подожгли, остаётся только ждать взрыва…
— Не смей говорить этого, слышишь?! — выдаю задушено и даже пискляво. С нотами обречённости в голосе.
Это уже слишком. Я ощущаю себя проклятой. Неправильной.
А демоны внутри меня давно танцуют чечётку на моих поломанных рёбрах.
— Хорошо… Но уехать всё равно придется, Кать… Я больше не трону, больше не скажу. Но ситуация достигла критической отметки, — предупреждает он с такой тревогой в голосе, что я невольно начинаю прислушиваться. Чисто на инстинктах.
— Что с твоим плечом? Нужно обработать… — шепчу, глядя на то, как он мучается. — Ты напрягаешься и… Это… Пуля, верно? Тебя тогда задело? Провожу ладонью по его лицу.
Максимум, что себе позволяю. Но даже это кажется таким интимным, что он замирает, прикрывая глаза.
— Задело, малыш.
— Дай я посмотрю, — прошу его, и он всё же слезает с меня, а я встаю следом, пододвигаясь к нему ближе.
Долго смотрим друг другу в глаза.
Коннект происходит незамедлительно.
Питаемся друг от друга…
Чувствуем. Дышим. Как два раненных зверя.
Слышу его сердцебиение.
Тук-тук-тук-тук… Тук-тук-тук-тук…
Ускоренный бешенный пульс.
Смотрю на него.
Голубые огни как никогда чисты и одичалы.
Высеченные линии подбородка привлекают всё моё внимание, пока из-за быстрого скользящего манящего движения языка ракурс не смещается чуть выше. Губы, что влекут и обездвиживают…Его приоткрытый рот…
Внутри меня что-то загорается и покалывает от самого солнечного сплетения до лобка.
Господи, так хочется его поцеловать. Так сильно, что хочется кричать!!!
Кое-как отвлекаюсь от его лица. Сдвигаю ткань футболки в сторону, касаясь пальцами его кожи. В месте ранения она горит ещё сильнее.
— Ужасно… Глеб, придется снять… И нужно выпить антибиотик.
— Да я уже понял, — отвечает он, когда я встаю и ухожу за перекисью, бинтом и таблеткой. Он морщится, стаскивая футболку через ворот, и естественно, возвращаясь, я не могу оторвать глаз уже от его тела.
Особенно, учитывая свои взбунтовавшиеся гормоны.
Ненавижу, блин!
Сейчас ведь совсем не до этого.
Не нужно пялиться на его торс. На его литые кубики и косые мышцы живота, выразительный V-образный треугольник, а ещё поросль тёмных волос, ведущих к резинке его трусов, выглядывающих из-под спущенных джинсов. Господи! Это бесчеловечно!
Он ранен! Ранен!
А ты сейчас вообще в роли медсестры…
Господи, это ещё хуже! Пиздец же как заводит!
Как же хочется провести ногтями по его загорелой коже…Въесться ими в плечи, сомкнуть пятки за его поясницей, ощутить его давление в паху, размножиться под ним на миллиарды частичек, а затем проникнуть в его душу каждой из них…
Овладеть, соединиться, стать большим…
Помоги мне, дай силы вынести это!
Сажусь к нему ближе и всё работает как по щелчку пальца. Забвение. Мне становится дурно от вида его раны.
— Целились, чтобы задеть или…? — спрашиваю, промакивая бинт.
— Не знаю. Увернулся. Был бы профи, завалил бы, наверное, — предполагает он, изъясняясь так просто, будто мы говорим об обыденных вещах. Как за кофе в магазин сходить… — Либо лох, либо спецом так вышло.
— Сейчас будет больно… — предупреждаю, испытывая при этом чувство вины перед ним.
— Да брось, ведьма… — говорит он, улыбаясь, но стоит мне коснуться, по глазам вижу, это реально больно. И вместе с тем, он помалкивает. Но я в нём и не сомневалась.
— Ты на каких-то веществах, верно? Твои зрачки… — спрашиваю с волнением на устах.
— Обычный обезбол… — ухмыляется, будто реально считает меня дурой.
Так я тебе и поверила, Глеб.
Смотрю на него с укором, но не спорю.
— Ладно, не совсем обычный… Чуть опиоидный… — улыбается, прошипев, когда я прикалываю марлевую повязку и начинаю бинтовать. — А ты не нежничаешь, да, родная?
Смотрю ему в глаза. Смотрю и злюсь.
«Родная»…
К чему всё это поведение? Эти провокационные фразы…
Скользящие, пьянящие, обнажающие взгляды, способные вытрясти из тебя всю душу…
Если он прозрел, то поздно. Я вдоволь настрадалась и не желаю повторения.
— Прекращай свои выходки. Что ты там хотел?
— Увезти тебя, ведьма. За тридевять земель. Подальше от себя и своих проблем, как ты и хотела… И если уж ребёнок от Паши, то могу привезти и его туда же. Дом вам подарю, будете жить счастливо, — добавляет он следом.
— Издеваешься, да?
— Естественно. А
