Князь Аньчжоу в распахнутом халате громко вопя и приплясывая, выскочил из уборной держась обеими руками за свои тощие ягодицы. Приближённые и телохранители бросились к нему пытаясь загородить своего господина от нескромных взоров. Но это было безуспешно, ибо князь, задницу которого нестерпимо жгло перцем, не мог спокойно стоять на одном месте. Он то и дело подскакивал и извивался, словно в припадке падучей болезни.
Тармулан не стала дожидаться развязки событий, хотя продолжение обещало быть захватывающим. Быстрым шагом она пересекла двор и прошла на конюшню.
– Что там такое произошло? – поинтересовался конюх, передавая ей вожжи.– Убили кого?
– Нет. Просто один из постояльцев напился и решил, что он осёл. Вот и ревёт.
– Это всё рисовая водка,– с видом знатока заметил конюх, потерев свой красный нос.– Ему не стоило мешать её с маверганским зелёным вином…
– Точно,– согласилась с ним Тармулан. Она хлестнула лошадей и покатила в широко распахнутые ворота конюшни.
[1] Выражение «не из бамбука сплетены» то же что и «не лыком шиты».
[2]Чи – мера веса равная 56 граммам.
Глава 5
Покинув «Хрустальный Покой» Тармулан недолго колесила по городу. Она остановила двуколку позади платной конюшни, находившейся неподалёку от улицы, где стоял дом купца Юешэ. Несмотря на позднее время, на ярко освещённом дворе конюшни царило оживление.
К закату солнца сюда собирались городские извозчики. Они сдавали хозяину, причитающуюся ему часть дневной выручки и оставляли на ночь своих лошадей и ослов. Их сменяли конюхи и рабы, которые до самого утра чистили и ухаживали за животными, мыли колесницы и возки, готовя их к новому рабочему дню. Очень часто сюда заглядывали зажиточные горожане, для того чтобы взять напрокат лошадь для верховой прогулки или нанять колесницу для праздничного выезда.
Позади конюшни были устроены сеновалы, рядом с которыми располагался хозяйственный двор. Его окружал небольшой парк из тополей, платанов и кустов жасмина. Сейчас этот тенистый уголок был погружён в густой мрак. Вот под его-то покровом и остановилась тайгетка.
Соскользнув с облучка, Тармулан захлестнула вожжи вокруг ствола тополя, и принялась переодеваться. Сначала она скинула своё богатое платье, бросив его в двуколку. Затем стянув исподнее, напялила на себя штаны и рубаху из тёмно-серой ткани с чёрными разводами. Сандалии на ногах сменили мягкие кожаные постолы. Чёрная косынка закрыла голову и лицо, оставив лишь узкую прорезь для глаз.
Переодевшись, Тармулан достала припрятанное под сиденьем двуколки оружие и снаряжение. Она устроила за спину меч, а на пояс повесила кинжал и один из метательных ножей. Ножны ещё двух были прикреплены к ногам у голеней. На запястье правой руки у неё была намотана праща.
Вокруг пояса она обвязала моток длинной тонкой верёвки, сплетённой из чёрного волоса тайгетского яка. На обоих концах верёвки располагались острые стальные крюки. Туда же за пояс она сунула две толстые короткие бамбуковые трубки, закрытые наглухо с обоих концов, с торчащими из них фитилями. Их содержимое представляло собой горючие смеси, одна из которых могла поджечь что угодно даже под водой, а вторая давала при горении густой вонючий дым.
Покончив с переодеванием и снаряжением, Тармулан бесшумной, едва различимой тенью скользнула вдоль зарослей по направлению к улице, ведущей к дому Юешэ. Перекрёсток, откуда она начиналась, был ярко освещён четырьмя факелами, укреплёнными на высоком каменном столбе. Населявшие эту часть города богатеи, скупились поставить фонарь, и потому улица освещалась по старинке.
Тармулан подобрала с земли несколько увесистых камней и четырьмя точными бросками сбила со столба все четыре факела. Один из них упав в лужу мостовой громко зашипел. После этого тайгетка затаилась, внимательно оглядывая улицы и окрестности.
Убедившись, что никто не заметил, как она сбила факелы, Тармулан в два прыжка достигла подножья столба. В следующее мгновение три оставшихся факела исчезли в проёме водостока. Перекрёсток и ближайшая часть улиц погрузились во тьму. Огни продолжали гореть лишь у ворот купеческих особняков и домов богачей, но для Тармулан они не являлись помехой.
Городские стражи, обязанные совершать ночной обход, нечасто появлялись в этой части города, ибо разбои и грабежи были здесь редкостью. К тому же большинство местных обитателей держали собственную охрану.
Улица, на которой жил Юешэ, с обеих сторон была обсажена кипарисами и платанами, отделявшими пешеходные дорожки от проезжей мостовой. Тармулан двигалась короткими перебежками от дерева к дереву, скрываясь в густой, непроглядной тени. Вокруг стояла тишина, изредка нарушаемая, доносившимся откуда-то издалека стуком колотушки ночного сторожа. Лишь один раз, из-за забора забрехала собачонка, почуявшая Тармулан, но вскоре её тявканье смолкло.
Поравнявшись со стеной, окружавшей особняк Юешэ, Тармулан остановилась и принялась осматриваться. Сама стена была менее двух десятков локтей в высоту. Она была сложена из камня, побеленного извёсткой. По её гребню шли острые бронзовые шипы, отстоящие на ладонь один от другого. Над калиткой, прорезанной в одной из широких створок ворот, висел светильник. Его тусклый свет выхватывал из темноты видневшуюся из-за стены крышу навеса, устроенного для привратника или ночного сторожа.
Особняк располагался в глубине двора. С одной стороны к нему примыкал большой сад с беседкой, цветниками и прудом, а с другой находились пристройка, где жили рабы, конюшня и амбары.
Само жилище купца представляло собой трёхъярусное каменное здание с островерхой черепичной крышей, нижняя часть которого несколько выступала вперёд. Там, как разузнала Тармулан, была кухня и комнаты, в которых жили доверенные приказчики и телохранители купца. Плоская крыша нижнего яруса служила своеобразной галереей, охватывающей второй ярус дома. Здесь располагалась гостиная и покои. Третий, самый верхний ярус занимали опочивальни Юешэ и его семейства.
Чёрная петля захлестнула один из торчащих на гребне
