цветного стекла, оно являет мне, что за ним есть жизнь и стоит исследовать, что за ним стоит. Но это тоже акт веры. Объективно говоря, все что я вижу в каждом из вас, кто передо мной, это овал лица, в центре его нос, рот, глаза, и пару ушей; образ могут дополнять или не дополнять волосы. Если это все что можно видеть, у меня нет ни желания, ни побуждения подружиться с кем-то, потому что все мы взаимозаменяемы, все одинаковы на вид. Но что-то сияет за лицом, и актом веры я вступаю во взаимоотношение со стандартным набором внешних черт, как я его описал. Я увидел в нем больше, чем говорит внешность.
Так что вера – душевный труд, который затрагивает все и вся в нашей жизни. Если применить это к нашей вере в Бога, то вера – совершенно не причуда или безумие, недостойные образованного или умного человека. Если вы так считаете, вы должны также отказаться от любой другой формы исследования невидимого. Кроме того, строй невидимого является для меня вызовом самым своим присутствием. Какой вызов обращает ко мне невидимый мир Божий? Как он доходит до меня? Это существенный для нас вопрос. Если мы привыкли мыслить научными категориями, мы не можем исключить возможность, что существует иной мир, менее доступный для восприятия, чем тот, который подпадает под известные нам научные категории. Мы встречаемся с этим невидимым миром непосредственно или посредством чего-то. Мы встречаемся с ним непосредственно драматическим образом через людей или через переживания, как, например, Павел на пути в Дамаск (Деян 9). Мы порой встречаемся с этим же переживанием, менее ярким, но совершенно несомненным образом, на молитве. Нас охватывает чувство присутствия Божия в самые неожиданные моменты жизни, иногда на природе, или в любой другой момент, в любой ситуации. Мы встречаемся с этим же через человека или через группу людей. Через человека: есть старое православное присловье, что никто не может отречься от всего, прилепиться к Богу, последовать за Ним, если не увидит на лице хоть одного человека сияние вечной жизни.
А порой это можно обнаружить в группе людей. Я закончу одним примером. Несколько лет назад ко мне пришел один человек и попросил крестить его. Я спросил, что его побудило, и он рассказал мне, что впервые пришел к нам в храм передать кому-то пакет. Он был уже зрелый человек, лет сорока, убежденный неверующий. Он пришел несколько ранее окончания службы, поэтому ему пришлось потерпеть какое-то время. Он стоял сзади и вдруг ощутил то, что я только что назвал всеохватывающим присутствием Божиим, ощутил объективное Присутствие. Он решил: вероятно, это то, что христиане называют Божиим присутствием, но это может быть просто настроение, навеянное мне свечами, пением, ладаном, молящимися… Но он решил прийти снова, пришел раз-другой во время богослужения и пережил то же самое. Тогда он пришел несколько раз, когда в храме никого не было, и с удивлением – и с неудовольствием! – обнаружил, что и в отсутствие кого бы то ни было чувство этого Присутствия ничуть не меньше, так что оно не было навеяно верующими, пением, внешним ходом службы. Тогда он подумал: ладно, предположим, что это Бог; но какое мне дело до Бога, если Он просто живет в этом храме и ни на что не влияет? И он решил приходить и приглядываться, происходит ли что-то с нами. Я бы никогда не поверил, что, глядя на нас, можно прийти к тому заключению, к которому он пришел; но около года спустя он пришел к выводу, что Бог присутствует чрезвычайно активно, потому что, по его словам, он видел, как люди меняются. Я не хочу утверждать, что они становятся лучше, но он увидел перемену в людях, за которыми особенно пристально наблюдал. Мы были для него как бы подопытными животными, за которыми он наблюдал и пытался сделать выводы; и его вывод был тот, что животные меняются.
Лучше всего это можно выразить цитатой из К.С. Льюиса[20]. Суть христианства в том, что люди под воздействием Божиим и Его благодатью меняются настолько, что можно бы сказать так: статуи стали живыми людьми. Вот это и уловил тот человек. Он не нашел, что статуи стали прекраснее; но если увидеть, как уродливая статуэтка начинает шевелиться, сходит с подставки, наверное, мы решим, что это из ряда вон выдающийся опыт. Именно это он и пережил.
Вот какими путями присутствие Божие может быть доведено до нас, лишь бы мы были настроены на опытное исследование и достаточно честны, чтобы смотреть на вещи целостно, были готовы сказать себе: я сейчас встречусь с неведомым, каково бы оно ни было. Для начала я приму свидетельство других людей, всмотрюсь в жизнь других… Тогда вы обнаружите, подобно тому как это бывает с физиком, химиком или биологом, что перед вами раскрывается мир неведомого, который в каком-то смысле остается невидимым, но с которым вы можете общаться и делать в нем открытия. Этот мир охватывает нас подобно тому, как тепло охватывает промерзшее тело, как жизнь вливается в статую.
О вере[21]
Когда мы говорим о вере, мы всегда думаем о вере в Бога. На самом деле существует также вера в человека, и эта вера в человека определяет нашу жизнь по меньшей мере столь же постоянно и глубоко, как и вера в Бога. Кроме того, в Бога веруют не все, а для того, чтобы жить с людьми, без веры в человека не обойтись. Именно на вере в человека основаны все попытки преобразования – общественного, политического, семейного, ибо что бы ни проповедовалось – будь то религия или новый жизненный строй – если человек не вступит в труд, если человек не будет осуществлять то, что задумано, никогда оно никаким образом не осуществится. Поэтому всякий преобразователь, всякий человек, призывающий людей к чему-то новому, основывает свой призыв на вере в человека; а в малых вещах, в повседневной жизни все основано на этой вере в то, что в человеке есть что-то доброе, хорошее, что может отозваться на нужду, на горе, на радость, что может послужить основанием к тому, как строить жизнь. И вот об этой вере мне хотелось бы сказать нечто.
Такая вера – не легковерие, не наивное отношение к человеку, которое допускает, будто всё возможно, будто стоит только обратиться к человеку – и он отзовется. Но вместе с тем это уверенность, что нет такого человека,
