Т. е. по всем важнейшим делам, связанным с военным и политическим положением на границе между Белой Русью и Смоленщиной (между Великим княжеством Литовским-Русским и Московским царством) был он столь осведомлен, что никто другой среди русско-литовской знати даже не пытался занять его место. Все дела этого пограничья, как и множество других, связанных с отношениями между Вильно и Москвой, решал именно он.
После официального приёма и щедрого застолья, устроенного паном старостой, на следующий день вечером в его доме, что располагался в Оршанском замке, состоялся тайный совет с главными членами посольства. В трапезной палате его дома за длинным дубовым столом восседало и вело беседу десять человек. Ярко горели свечи в старинных бронзовых канделябрах и подсвечниках. Блики света отражались в венецианских зеркалах, играли на рыцарских доспехах позднего готического и максимилианова образца, расставленных у стен, на лезвиях древних мечей, секир и алебард, на полотнах портретов и фламандских пейзажах. На столе, крытом дорогой парчовой скатертью, стояли кувшины и стеклянные сулеи с дорогими винами и доброй горилкой. Также на столе располагались блюда с лёгкой закуской: орехами, сваренными в меду, медовыми сотами, черносливом, изюмом, ломтиками вяленой дыни, пряниками. Участники совета угощались хмельным. Наливали каждому по его желанию по чашам и бокалам, литым из дорогого цветного стекла, двое доверенных слуг. Эти двое хранили полное молчание и только кланялись гостям и приглашённым, когда подносили кувшины и сулеи. Говорили только члены посольства, да сам хозяин стола. Ближние из его окружения тоже молчали, но пили вино.
– И что же, панове-посылы, вы желали зрети и вызнати в Самборе? – с хитрой улыбкой на устах спрашивает седобородый Оршанский староста, слегка покручивая седой ус.
– Мы, пан Андрей, наслышаны суть, что тот, кто ся назвал именем царя Димитрия, скрывает ся в Самборе в латынском монастыре. И воевода наш Иван Болотников, что ныне укрепился в граде Колуге, сам не единожды беседу с оным маял, – отвечает за всех, с укором поглядывая на смущённых казачьих предводителей, князь Иван Мосальский.
– Добже осведомлены, панове, мы о сем деле. Известно нам и много друго. Сей Болотников, не раз псал в Самбор к дружине (жене) Георгия Мнишка, – пояснил пан староста, разглаживая длинные седые усы.
– Того, ясновельможный пан Анджей, не слыхивали. Знаемо толи-ко, что Болотников многократно пытался вызвать государя из-за литовского рубежа, – отвечает Старовский.
– Да, сие нам ведомо. Но Болотников же, егда уразумел, что тот, кто выдавал себя за Димитрия в Самборе, не есть таков, псал в Самбор, дабы кто ни есть из ближних Мнишка, выдал бы себя за Димитрия и поспешил в Московию, – отпивая глоток вина, молвит Сапега. Он внимательно обводит взглядом проницательных карих глаз послов, пытаясь прочесть на их лицах отклик на свои слова.
– Не уж ли, и вправду, убиен бысть царь Димитрий на Москве? – негромко, с горечью в голосе задаёт вопрос атаман Фёдор Нагиба. На лике атамана скорбь…
– Царь Димитр убиен в Кремле! В том нет и тени сомненья. Наши польски друзья, что остались в московитском полоне своими очами зрели исполнение заговора, убийство царя и довели нам, – с нотками стали в голосе высказался Оршанский староста.
– А хто ж тот, шо ся в Самборе за царя спасённого выдавал? – простуженно-пропитым, сиплым голосом неожиданно спрашивает «Пётр».
– Тот, кто за государя Димитрия ся выдавал и речи с Болотниковым вёл в монашеском платье – суть вор и лайдак из московитских дворян – Михалко Молчанов, – с некоторым вызовом в голосе отвечает Сапега. – Ныне уж он опознан и о своём прошлом молчит…
После этих слов Оршанского старосты «царевич» просил налить себе горилки в стеклянный бокал. Когда бокал был поднесён и выпит, чтобы унять дрожь в руках, он утирает рукавом дорогого кафтана русые усы, бороду и рот, дланью закрывает глаза, опираясь на локоть. Шляхтичи из окружения пана Сапеги, видя это, снисходительно улыбаются.
– Отчего же невозможно потребить человека того в наше дело? Тот Михалко Молчанов при дворе Димитрия был, да и схож немного с ним и порядки наши ведает добре? – продолжая разговор, с явным интересом спрашивает князь Мосальский.
– Краль наш Жигимонт III, дай Господь ему здравия! Рокош мает в государстве своем. И шляхта рокошанска ему покоя не дает. И потому ему война с Руссией не нужна. В письмах к брату моему великому канцлеру Льву требует краль воеводам порубежных градов и крепостей универсалы королевские слать с прещением противустать незаконному набору людей для войны с царём и посылке отрядов воинских и людей ратных в Руссию, – отвечает Сапега.
– А чем сей Молчанов кралю вашему неугоден? – не до конца понимая сути разговора, вдруг спрашивает атаман Бодырин.
И тогда пан Сапега изложил путивльским послам историю о том, как правительство Василия Шуйского довольно скоро разобралось в происходящем и выяснило, кто выдает себя за покойного Димитрия. Де московский посол в Кракове князь Г. К. Волконский на слова поляков о том, что Димитрий спасся и укрывается в Самборе отвечал, что «самборский вор» не кто иной, как Михалко Молчанов. Посол приводил и словесные портреты царя Димитрия и Молчанова с тем, чтобы доказать, что это разные лица. Согласно описанию Волконского, Молчанов был «возрастом не мал, рожеем смугол, нос немного покляп (горбат), брови черны, не малы, нависли, глаза невелики, волосы на голове черны курчевавы, ото лба вверх взглаживает, ус чорн, а бороду стрижет, на щеке бородавка…». Отмечалась и образованность Молчанова: «По полски говорить и грамоте полской горазд, и по латыне говорити умеет…».
Оршанский староста на малое время замолк, огладил седую бороду и, со вниманием посмотрев на атамана, стал излагать свой взгляд на то, что в этом шахматном раскладе фигура самборского вора давно засвечена, потому, как вкруг Самбора паутина рокошанского заговора сплетена. Де круль Жигимонт эту фигуру давно зрит и в дело ея николи не употребит.
– А чего ж жинка Мнишкова, такового человека не нашла и не потрудилась о сборе войска. В Великом князстве Литовском немало покровителей и споспешников царя Димитрия осталось? – в смущенье задаёт вопрос Фёдор Нагиба.
– Жинка сия Мнишковна тревогу мает за судьбу дщери и мужа своих. А те, знаемо вам, в заложниках со свои людми у Московского царя в Ярославле пребывают. Московские власти мают средства запугать полоняников и через них владетельницу Самбора. Мало того, она католичка суть, а литовско-русские князья и панство – православные. И оне за католиками не поидут. Да и зело уж стара и нездрава жинка оная. Днями призовёт ея Господь! – отвечает пан Андрей Сапега.
Следом наступило непродолжительное молчание.
