Старушку Хэнли с собачкой я встретила уже возвращающимися с прогулки.
— Доброе утро, миссис Хэнли. Как Хельга? — я потрепала её подслеповатую спаниелиху за ухо.
— Доброе. Боюсь, ей недолго осталось, Флори. Как и мне, — старушка тяжело вздохнула, прикрывая седыми ресницами сухие, светлые глаза с бельмами. — У неё артрит на обеих задних лапах, скулит от боли.
— Я могу заскочить в ветаптеку за лекарствами, получу вне очереди.
— Спасибо, дорогая, спасибо, — зарататорила Хэнли, сложив руки лодочкой на груди. В её ладонях был зажат потёртый бордовый поводок.
Она ждала бы лекарства месяц без моего «чудесного» инспекторского удостоверения. Иногда я не понимала нашу систему — она порой чудовищно не справедлива.
Я села в машину, когда на мой коммуникатор упало сообщение. «Полиция просит подкрепления. У госпиталя-1 несанкционированный митинг. Кто поблизости?»
Я была не поблизости, но в госпитале работала моя мать.
«Еду» — отбила на сенсор я, и развернула машину в противоположную сторону.
В бардачке валялся портативный сигнальный блок, я достала его и прилепила на лобовое стекло прямо на ходу, активировала, сунула в ухо гарнитуру связи. Я могла спокойно превышать скорость и ехать на красный — впереди меня взвывала сирена. Полицейская радиоволна тревожно перещёлкивала, перемежаясь обрывками фраз и шумом толпы на фоне — кто-то из офицеров сказал, что бастующих не меньше двухсот человек и сдерживать их становится всё сложнее и сложнее. Они запросто могут разгромить госпиталь, а там, в лаборатории работает моя мама. Я не видела её уже два года…
Они с отцом не поддержали моё стремление освободиться от Патрика, и я захлопнулась от них. Со временем мы прекратили даже созваниваться. Меня всё ещё глодала обида, но страх за жизнь мамы оказался сильнее.
На улицах и раньше случались стычки, с ними прекрасно справлялась полиция, но такого масштабного, организованного шествия протеста я ещё не видела. «Мы хотим жить» — скандировала толпа. Вклинивая свою машину в оцепление, я бегло прочла надписи на транспарантах: «Прекратите ставить эксперименты над нашими детьми!», «Вируса нет!», «Вакцине нет!», «Верните нам свободу!», «Конец лжи!», «Мы не мясо!».
— Что здесь? — спросила я у ближайшего ко мне полицейского, чуть приоткрыв дверцу машины.
— Мы даже не поняли. Обычная очередь на бесплатную вакцинацию. Говорят, пришли с южной стороны человек пятнадцать-двадцать и завели толпу.
Значит, толпа была готова — эти ребята выбрали нужный момент. Скопление, давка и необходимость держать дистанцию — сплошное противоречие. Средства защиты, порой чертовски неудобные, если дешёвые. Волнение, страх того, что в толпе может быть заражённый. Риск побочек от вакцин, невозможность добровольного отказа и невозможность без серьёзных на то оснований сделать иммуннотест и выяснить, есть ли у человека врождённый иммунитет и так ли нужна ему эта ежегодная нервотрёпка… Всё это — обратная сторона медали, несовершенства нашей системы. Системы, поборовшей «Сильву» и давшей человечеству шанс на выживание. Так уж устроена человеческая психика: всё плохое проходит и забывается, а если не проходит, то становится привычным. Сначала мы хотим стабильности, потом послаблений, потом свободы. Из меня хреновый политик, но тот, кто держит руку на пульсе, явно где-то просчитался. И как всегда всё свалилось на наши плечи — плечи простых патрульных и инспекции. Мы вынуждены сдерживать толпу и применять силу против своих же соседей, чтобы они не поубивали друг друга. Мне не было страшно, но всё внутри меня сжалось в камень. Я всегда готовлюсь к худшему исходу — представляя, как толпа попрёт на нас, я знала, как буду поступать, чтобы спасти здание. И себя.
Я надела бронежилет и вышла из машины, спряталась за дверцу. Магазин был полон — я опустила оружие дулом вниз и положила палец на предохранитель.
— Это он зря, — офицер кивнул наверх.
Из окна третьего этажа выглянул седой смуглый мужчина. Его голова была круглой и чуть приплюснутой сверху, словно шарик из соевого творога, жареный во фритюре, глаза у него были маленькие и далеко друг от друга посаженные — Саам Али, главный врач госпиталя был ходячей иллюстрацией того, как уродует генетику токсин. Он вызывал отторжение, подсознательно, и этому нельзя было сопротивляться, как бы стыдно мне ни было, ведь я и сама отчасти «испорчена» взбесившейся природой. Меня чертовски ломало от мысли, что мы доверяем своё здоровье тому, кто безвозвратно его потерял. Уверена, не у меня одной возникали такие чувства. Защитная реакция — мы отвергаем уродство, закрываем глаза, представляя, что его нет, как бы мерзко не скребла при этом совесть.
У него в руках появился мегафон, Саам Али собирался выступить с речью.
— Седьмой и десятый отряд, укрепить вход, — послышалось в рации офицера. Мне захотелось позвонить матери. — Через две минуты приедет спецназ, будет полегче.
— Дорогие сограждане… — проскрипел Али в мегафон, его речь прервалась оглушительным свистом звуковых помех. Я скорчилась и зажала ладонями уши, не выпуская оружия из рук. Чёрт, как же громко.
— Заберите у него эту хрень, даже ей он пользоваться не умеет! — проорали где-то сбоку. Звон выворачивал нутро, а когда он резко оборвался, его подхватил рёв толпы. К парадной полетела стеклянная бутылка с белой краской. Она разбилась, брызги веером улеглись на крыльцо и дверь, белая жижа потекла по ступенькам. Кто-то из толпы сделал шаг вперёд, со стороны копов раздался предупредительный выстрел. Митингующие отпрянули.
Время будто замерло. Я выхватывала в толпе случайные лица, злые, испуганные, возбужденно скалящиеся — юные. Нас было явно меньше, нашим преимуществом были хорошая позиция и оружие, у тех ребят не было ничего кроме ярости. Они были слишком молоды чтобы умирать или сесть в тюрьму. Мне снова до чёртиков захотелось позвонить матери.
Затишье оборвалось внезапно — к парадной полетели камни, пластиковый мусор, ещё две бутылки с краской. Обломок выхлопной трубы попал в дверь, стекло пошло паутиной. Что-то грохнуло мне по капоту. Со стороны патрульных раздался ещё один выстрел, ему ответил кто-то из толпы.
— Твою ж…
Чей-то крик заглушил отборную брань моего случайного напарника.
— Ранен полицейский. Внимание, ранен полицейский, — зашумело в рации.
Я считала секунды до прибытия спецназа.
Пуля ударила в обшивку кузова ближайшей полицейской машины. Я нырнула за спину офицера — в дверях моей машины не было бронепластин, как в машинах копов и инспекции, на личный автотранспорт они не ставятся. Установлю их за свой счёт, как только выберусь, обещаю себе.
Четыре чёрных угловатых внедорожника выехали на площадь как раз тогда, когда толпа хлынула к окнам первого этажа. Атака захлебнулась через сорок секунд. Спецназ действовал слаженно и быстро — самые активные стояли на коленях с завязанными за спиной руками. Вдали, поперёк улиц стояли внедорожники с эмблемой Отдела — Максвелл послал на подмогу наших силовиков. Когда выстрелы утихли, я, минуя оцепление, перебежками пробралась в здание. В холле ожидаемо никого не было, я свернула в правое крыло, к лаборатории — одному из самых уязвимых мест, ведь она находилась на первом этаже.
