хуже. Ребенку нужны любящие друг друга родители. Да, Ниночке сейчас тяжело, но она потом все поймет…
– Нет, Оль, там все гораздо сложнее. Она каждый день слышит, как мать и бабушка проклинают меня. Как она живет в этой ауре, не представляю! Я автоматически стал для нее врагом, вот что страшно.
– Да погоди, Паш… Я ж говорю – пройдет время, и ты сможешь ее переубедить…
– Нет, время как раз против меня работает. Я это понял, когда сегодня говорил с бывшей тещей. Она ко мне в офис приходила. Знаешь, что она мне про Ниночку рассказала?
– Что?
– Будто бы Ниночка ей заявила, что убьет меня, когда вырастет. Это восьмилетний ребенок принял такое решение, можешь себе представить? И кстати, у нее день рождения скоро… Уже девять будет… А я даже ее поздравить не смогу… Она все равно мои звонки сбрасывает. Может, мне все же самому приехать к ней, а? Но ведь меня и на порог не пустят! Нет, надо же такое сказать – убью, когда вырасту!
– Ну знаешь… Теща твоя могла и присочинить для острастки. Кстати, зачем она к тебе приходила?
– Она хотела, чтоб я вернулся. Что, если вернусь, мне все простят.
– Тоже мне, миротворец… Еще и внучкой манипулирует… Это ведь манипуляция чистой воды, согласись? Просто классическая картинка! Чего, мол, не придумаешь, чтобы вернуть мужа любимой доченьке! Нет, я не вмешиваюсь в ситуацию, конечно, ты сам должен решить… Но, согласись, это ведь и впрямь классика жанра! И по этой классике я тоже коварной и злой разлучницей предстаю, да? Мужа из хорошей семьи увела, подлая! А то, что муж сам так решил, – этой мысли даже не допускается, ведь так? Его ж рассматривают как удобного коня, который должен стоять в стойле и молча жевать свой овес! Причем пожизненно!
Павел ничего не ответил, и Ольга встала, снова принялась ходить по комнате. Движения ее были резки, походка слегка угловатой, как у подростка. Да она и была похожа на подростка – невысока ростом, худа, мускулиста, будто вся собрана в узелок. Павел, глянув на нее, в который уже раз подумал про себя: надо же, как странно, что Ольга являет собой полную противоположность Нинель… А может, и не странно. Может, так надо было. Чтобы его перевернуло полностью, чтобы встряхнуло, чтобы жить начал. Чтобы не мучили внутренним отторжением белокурые нарощенные волосы Нинель, ее надутые гелем губы и неестественно гладкие щеки, и пустые голубые глаза. Чтобы вместо всего этого – худой мускулистый чертенок с темными вострыми глазами-вишнями, с короткой стрижкой, обнажающей легкую лопоухость, с маленькой грудью, не знающей и не желающей этих… Мерзких новомодных апгрейдов. Живая, умная, любимая женщина… И то, что она была невысока ростом, почему-то страшно его умиляло! И хотелось подшучивать над ней ласково – а тебе, мол, скамеечку под ноги подставляют, Оль, когда ты операцию делаешь?
И да, Ольга была хирургом. Хорошим хирургом, между прочим. С ней в ее больнице считались. Уважали. И он этим обстоятельством страшно гордился! И сейчас очень сердился на себя, что сидит, весь расклеился, а она вынуждена его утешать. И проговорил тихо:
– Сядь рядом, Оль… Чего ты вскочила? Когда ты рядом, мне легче.
Ольга послушно села рядом с ним, взяла за руку, сжала ее крепкими пальцами. Потом проговорила со вздохом:
– Я все-таки хочу, Паш, чтобы ты меня услышал… Я ни на чем не настаиваю, правда. Как решишь, так будет. Я пойму и приму.
– А я тебе тоже говорю – услышь меня наконец! Я уже все решил! Просто я за дочь очень боюсь, очень… Нет, ты представляешь, как сказала – убью, когда вырасту! Я же ей отец, как она могла…
– Она ребенок, Паш. Ребенка можно настроить как угодно. Она сейчас в этом живет… Слушает, о чем говорят мать с бабушкой, и даже наверняка участвует в этих разговорах. Это ведь только от матери зависит, как ребенок при разводе будет настроен к отцу. Умная мать всегда найдет в себе силы повернуть ребенка в нужную сторону, наступит на горло собственной обиде. А если мать не умна… Если эгоистка… Тут уж ничего не поделаешь, Паш. Остается только надеяться, что ребенок вырастет и начнет думать своей головой. И забудет все детские обиды. У детей короткая память, Паш…
Он хотел спросить возмущенно – да откуда ты знаешь, мол, у тебя же детей нет? Но не спросил, испугался, что она обидится. Вместо этого проговорил мягко:
– Ну, насчет короткой детской памяти я бы поспорил… Потому что, думаю, нет ни одного ребенка на свете, который бы легко пережил развод родителей. Это ведь очень серьезный стресс для детской психики. Да что там – я по себе помню… Мои родители ведь тоже развелись, когда мне двенадцать было. Самый плохой возраст – пубертатный. Ох, как я обиделся на отца, как переживал страшно! Думал, ни за что с ним общаться не буду! Если ушел, значит, бросил меня, значит, больше не любит! Но слава богу, мать моя – умная женщина. Даже слишком умная, еще и патологически честная. Она мне правдами и неправдами внушила, что я должен уважать отца. И выбор его уважать. Что он не виноват, если полюбил другую женщину. И даже более того – я и эту женщину уважать должен. В общем, все сделала для того, чтобы отношения с отцом у меня сохранились. И я ей благодарен за это. Потом, после института, меня отец к себе на фирму взял, возился со мной, обучал всему. Он мне и дело свое оставил, все на меня переписал, когда понял, что неизлечимо болен. Жаль, рано умер… Сейчас я очень жалею, что не всегда слушал его. Он ведь не хотел, чтобы я на Нинель женился. Говорил, что брак по залету – не брак, а недоразумение. Да, жаль…
– А мама твоя? Тоже тебя отговаривала жениться?
– Нет. Мама, наоборот, настаивала. Я ж говорю – она патологически честная и порядочная. Так меня устыдила, помню! Или женись, говорит, как честный человек, или ты мне больше не сын!
– Ничего себе… А ты говоришь, она умная женщина! Да разве умная станет взрослым сыном манипулировать?
– Нет, она и впрямь умная… Такая, знаешь… Старой закалки. Сейчас мало таких людей… Сейчас все проще. А раньше, в ее времена, так и было, да! Если от тебя девушка забеременела, то ты, как честный человек, обязан на ней жениться, и все тут! Еще и теща моя
