он рисует коробку – ведь ее-то он может хорошо нарисовать. Когда Маленький принц спрашивает у него, где же барашек, рассказчик отвечает, что это рисунок барашка внутри коробки. Он очень горд этим решением и доволен результатом. Такой ответ типичен для пуэров, вечных мальчиков. Совершенно внезапно они могут сказать, что у них появилась новая идея, и происходит это ровно в ту секунду, когда возникают сложности. Но настоящая опасность не в выборе, который они делают, а в их постоянных сменах поведения и планов.
Сердцебиение Шилы учащается.
Шила. Почему эта постоянная смена опасна?
Энн. Потому что таких людей ждет только одна судьба – такая, которую они смогут разделить с людьми своего же типа. Хотя они не считают себя каким-то особенным типом людей, а наоборот, ощущают себя ото всех обособленными. Обычных людей они видят рабами, отягощенными банальными грузами этого мира. И пока остальные строят жизнь, в которой вещи наполняются смыслом и значимостью, с пуэром такого не происходит. Ближе к концу своего существования он смотрит на прожитое с чувством пустоты и грусти и осознает, что ничего за всё это время не построил. В погоне за жизнью без провала, без страдания, без сомнения, он достиг бытия, лишенного всего, что обычно наполняет человеческую жизнь смыслом. А ведь с чего всё начиналось? Он считал себя слишком особенным для этого мира!
Шила продолжает слушать в мучениях, со страхом и ужасом…
Но надежда есть! Для людей такого типа есть решение, и оно не самое предсказуемое. Им нужно достраивать то, что они начали, а не бросать свои планы, как только у них появляются сложности. Они должны работать – а не прикрываться иллюзорным образом человека, который над чем-то поработал. Нет, я не имею в виду, что они должны работать просто ради самой работы, но им следует выбирать дело, которое начинается и заканчивается страстью, искренним порывом, вопросом, идущим изнутри. Дело, которого никак нельзя избежать, которое необходимо воплотить в жизнь и довести до конца тяжелым трудом и страданием, всегда сопровождающим процесс.
Шила чувствует, как дрожь наполняет ее тело…
Им необходимо укрепить и развить что-то уже существующее в их жизни, а не бесконечно начинать заново, надеясь найти безопасную дорожку. Вечным мальчикам не нужен непрерывный анализ. Если они смогут запомнить простую истину – настоящая опасность не в жизненных сложностях и не в выборе, который они делают, а в их постоянной смене поведения и планов, – то можно считать, что они спасены. Проблема в том, что пуэр всегда ждет потери, разочарования, страдания, которое видится ему результатом каждого опыта, каждого проекта, поэтому-то они и изолируют себя в самом начале, почти сразу делая шаг назад, чтобы защитить себя. Таким образом, они никогда не отдаются жизни, а живут в постоянном страхе конца. В их случае разум слишком много забирает у жизни.
Слабая личность… которая только и хочет, что избежать страдания!..
Они должны полностью отдаться опыту! Иногда кажется, что такие люди могли бы ощутить себя намного более живыми, если бы прошли через страдания. Не могут быть счастливыми – пусть тогда побудут несчастными, по-настоящему несчастными, хотя бы один раз, и тогда, возможно, они наконец-то станут истинно человечными.
Я откинулась назад в абсолютном изнеможении.
Если я смогу это сделать, то, возможно, когда я оглянусь на свою жизнь, она не будет пустой, как сердце какого-нибудь Казановы.
Глава седьмая
Молитва Пуэра
В этом мире столько красоты, что начать сложно. Нет таких слов, которыми я могла бы описать свою благодарность за ту единственную данную мне возможность если не Жить, то хотя бы жить. Пускай другие люди ходят по ночным клубам в обтягивающих юбках и Живут. А я просто сижу здесь, в своей квартире, и свечусь изнутри, ощущая ту самую единственную возможность жить.
Я пишу пьесу. Я пишу пьесу, которая спасет мир. Если она спасет только троих людей, я не буду счастлива. Если этой пьесе удастся всего лишь предотвратить нефтяной кризис и наш уровень жизни останется тем же, что и сейчас, я буду рыдать прямо в тарелку с кашей. Если эта пьеса не провозгласит приход следующего члено… – то есть мессии, – я насру в свою кашу.
Кого-то из нас выберут, чтобы вывести народ наш из рабства, но в ответ он только скажет: «Господь, я никогда не умел хорошо уговаривать. Попроси кого-то еще. Попроси моего брата вместо меня». Нет способа достичь того, чего я хочу достичь этой пьесой. Нет способа ни на земле, ни на небесах! Я просто неправильный человек для этой роли. Посмотрите на этот дерьмовое красное худи, в котором я тут расселась. Посмотрите на мои грязные кроссовки. У меня такая маленькая грудь. Господь, почему ты не призовешь женщину с большими, красивыми буферами, ведь ее охотнее будут слушать? Почему ты призываешь меня, ведь мой вырез не привлекает всеобщего внимания? Попроси мою сестру вместо меня, ее сиськи гораздо лучше подходят для той работы, о которой ты просишь.
Да помилует меня Господь за то, какая я долбаная идиотка. Но я выросла в культуре долбаных идиотов. Если вокруг меня все несут какую-то хрень, то как мне остаться в стороне? Моя судьба неразрывно связана с судьбами всех остальных людей. И если хоть один мужчина – или женщина – сможет встать и назвать себя спасенным человеком, значит, спасены мы все. Но я-то не спасена, я это точно знаю – а значит, не спасен никто.
Прошлой ночью кто-то сказал мне: «Слушай, все пять или шесть раз, что я тебя видел, ты была в стельку пьяна». И прошлой ночью, пока он мне это говорил, я тоже была пьяна. Меня возмущало подразумеваемое сравнение: что все пять или шесть раз, что мы виделись, я была пьянее, чем он. Ведь все мы без исключения постоянно пьяны, и с его стороны нечестно меня вот так выделять. Когда речь заходит о том, как выпивают в моих кругах, я идеальное воплощение общего правила. А правило простое: выпивай столько, сколько можешь себе позволить. Мы все лучше функционируем, когда нетрезвы, ну или просыпаемся на следующее утро с похмельем. Так или иначе, у нас в эти моменты не хватает мощностей, чтобы сомневаться в себе.
Говорят, что у эволюции нет направления вверх, в высоту; правильной метафорой был бы куст, разрастающийся в стороны, а не стремление дерева к небесам. Когда мы были
