красив!
Да, когда он брал инструмент в руки, становился совсем другим человеком. Такой Игорь не мог ударить в живот беременную женщину или убить собаку. В такие моменты он был прекрасен душой и телом, и я любила его, боготворила, не могла без него жить... Он был самым прекрасным мужчиной, к которому я не побоялась уйти, наплевав на то, что безвозвратно гублю свою репутацию и репутацию своей семьи...
И это был не тот Игорь, голос которого я слышала сегодня. Сегодня был тот, кто мог убить любовь, животное, ребёнка или женщину.
Мог убить меня...
Это страшно!
Я прикрыла глаза, замерла на пару мгновений. Всёля права, надо перестать так нервничать: Игорь далеко, очень далеко, и до меня ему не добраться. Она защитит, укроет меня!
Призвала тишину. Это всегда помогало. Долго пришлось ждать спокойного дыхания, прозрачных лёгких мыслей, расслабленных мышц. И когда наконец дождалась, почувствовала внутри её, ласковую и умиротворяющую тишину, вздохнула и открыла глаза — страх отступил, утих, спрятался. И хорошо – хватить жалеть себя, у меня тут Машэ требует внимания, впереди много работы.
Итак, она, наконец, счастлива.
Что стало причиной? «Лес, — голос Всёли. – Для неё это волшебство – деревья, цветы, трава, птицы. Невероятная роскошь и счастье. Про это ей рассказывали в детстве сказки. Так что можешь себе представить…»
Я запомнила поляну, на которой нашла счастливую Машэ. И если всё так просто, как говорит Всёля, то нужно просто передать все мыслеобразы, все эмоции и ощущения, полученные там. И пока моя Вселенная будет воплощать эту атмосферу, мне придётся побыть рядом с нашей девочкой, поддерживать с ней контакт. Работа, конечно, не особенно трудная, но довольно однообразная и утомительная именно этой однообразностью.
Всёля была могучей силой и к концу дня сделала свою частью работы, пока я наблюдала и воспринимала задумчивую, счастливую Машэ, пока кормила её самым разнообразным меню со дня её появления на станции – она была такая отстранённая, что мне без труда удалось подсунуть ей несколько перемен блюд.
И когда Всёля сообщила, что всё готово, я взяла за руку нашу девочку и повела её к новой двери, как раз напротив столовой.
— Чтобы далеко за супчиком не бегать, — съехидничала Всёля.
Я не среагировала — не до того.
— Что это? — спросила Машэ, глядя на новую дверь с улыбкой, в которой лирика сменилась нервозностью.
— Подарок.
— Подарок для Машэ? — раскосые глаза расширилась, а веки часто-часто заморгали.
— Да. Это подарок тебе от Вселенной. Мы сейчас откроем дверь, зайдём туда...
Она дёрнулась, чтобы убежать, но я предусмотрительно крепко держала её за запястье. И Машэ замерла, казалось, закаменела. Тонкие, почти детские пальцы сжались на моей руке до боли.
Испугалась.
Сердце, да что же за люди живут в том мире, где она росла, если ребёнок боится подарков?
— Мы зайдём туда, и ты мне скажешь, нравится тебе или нет. Если не понравится, мы переделаем. Понятно?
Она смотрела на меня, губы шевелились — что-то хотела сказать. Раз, потом другой. Но промолчала – не решилась. Зато мертвая хватка на моей руке чуть ослабла.
— Ты поняла меня, Машэ? — я вгляделась в её лицо. — Если что-то не понравится, только скажи.
Она не глядя кивнула. Губы подрагивали, но её решимость подсказывала — надо действовать. И я отворила дверь.
В лицо нам дохнуло жаркое лето. Запах нагретых деревьев и трав, птичий щебет, солнце сквозь высокие кроны, и где-то среди них плывут облака.
Это была та самая полянка в лесу, где я нашла Машэ.
— Да, отлично! — это Всёля.
Девчонка глянул на меня так, будто приготовилась умереть под топором палача, а ей объявили, что она помилована, и отпустили. Она расслабилась, обмякла. Крупные губы уже прыгали, на ресницах дрожали слёзы.
— Это для Машэ? Это подарок? – и она провела слабой рукой, показывая на лесную полянку, что открылась перед нами.
Я улыбнулась и чуть пожала плечами.
— Да. Тебе.
— Так не бывает! — она снова схватила меня за руку, трясла её и плакала. — За что? Чем Машэ хорошая?
Я обняла её худенькие плечики, прижала к себе.
— Не плачь, Машка. Это не от меня, — она затрепыхалась в моих объятиях, но я не дала ей возможности отстраниться, и мы так и стояли на пороге, за которым лежал знакомый лес. — Это Вселенная. Она хочет, чтобы ты была счастлива.
— Вселенная? Кто это? — гнусаво спросила девчонка в мою рубашку.
— Это мир, большой мир, в котором есть твой и мой мир, и миры тысяч людей, о которых мы не знаем.
— Зачем? — всхлипнула она, но я поняла вопрос.
— Я не знаю, девочка. Я лишь выполняю её волю.
И спросила громко, в синий небосвод с белыми пушистыми облаками:
— Я правильно говорю, Всёля?!
И деревья закачались, зашумели, сплетая звук, в котором неясно слышалось многоголосое «Да!».
Машка подняла ко мне лицо. Губы дрожали в улыбке, слёзы чертили мокрые дорожки на щеках.
— Нравится тебе или нет? — спросила я строго.
Но ответа не дождалась — Машэ развернулась и переступила порог своей новой комнаты.
— Всё в порядке, Ольга. Пусть идёт.
Пусть.
И я прикрыла дверь.
— И куда она потом, после нас? — спросила вслух.
— Не знаю. Там видно будет.
И хорошо. Мне тоже нужно отдохнуть.
Я до бесчувствия наплавалась в бассейне и легла в свою белую постель, в надежде, что все ужасы забылись, что вытеснены треволнениями дня, и я усну легко и быстро.
Да, я уснула. Но отдохнуть мне не удалось…
Мне снились горячие губы Игоря, его шепот, бесстыдные руки и слова, от которых по телу шли горячие волны и собирались в животе, в самом низу. Мне снилось, что я опять хочу его, его поцелуев, его страсти, его неистовства, что прижимаюсь к нему, трусь. С губ срывается стон желания и нетерпения, мои пальцы дрожат и потому неловко пробираются под его рубашку.
— Лёля, — я смотрю в его невероятно притягательные серые глаза, вижу его знакомую и такую любимую кривоватую улыбку.
— Игорь!.. — улыбаюсь в ответ. — Я так скучала!
Тянусь к нему.
И вдруг — удар. В глазах — тьма.
Злой смех Игоря грохочет так, что дёргает в ушах, а я сворачиваюсь от боли и нехватки воздуха. Меня за волосы куда-то тащат. Я
