добро на подобные траты. Но внутренне удовлетворенно усмехнулся — он смог убедиться, что Мира такая же женщина, как и прочие. И совершенно не прочь побаловать себя тряпками и дорогими цацками.
Еще и цвет какой выбрала — порочный и вызывающий, редкая женщина выберет подобный наряд, если она обладает хотя бы каплей вкуса и здравого рассудка.
Но Мире, черт ее дери, он шел, как и сам крой платья. Несмотря на свой светловолосый и светлокожий типаж, она не блекла на фоне алого атласа, а наоборот — стала ярче, женственнее и взрослее.
На деле — сущий соблазн. В другой бы ситуации Аттавио не упустил возможность показать свою заинтересованность в столь привлекательном персонаже.
Но это была его собственная жена. По закону и по бумагам.
Казалось бы — какие препятствия? Хочешь — бери! И никто ж не осудит!
Ага, ну конечно!
Вот только у самой Миры на этот счет было свое собственное мнение.
С другой стороны — не просто так она решила отказать своему учительскому наряду.
Хочет соблазнить?
Или усыпить его бдительность?
Женщины — существа коварные. И хотя чаще всего Аттавио мог с точностью до секунду предсказать их реакции и поступки — не потому, что так уж сильно разбирался в прекрасном поле, а потому, что он ничего особенного от них не ждал и никогда ничего не обещал. Чаще всего от их капризов можно было просто откупиться.
В иных случаях их стоит поймать на вранье или интригах — и они мгновенно сдуваются, как шарик.
Удобно, ничего не скажешь.
И мгновенно расставляет все по своим местам.
Можно, конечно, занять себя размышлениями и всякими теориями, зачем Мираэль так приоделась. Но оно, думает Аттавио, того не стоит. А значит, и времени не стоит тратить. И уделять какое-то особое внимание.
Как и накануне, за ужином супруги не стали много разговаривать. Аттавио не были интересны дела жены, а Мире и без того было неловко в непривычном для себя наряде.
Но все-таки кое-что муж все же сказал ей, чем безмерно удивил и заставил смешаться.
— Завтра у нас гости, — когда подошло время чая, сообщил мужчина, — Будь добра, не вздумай запереться в спальне и проведи вечер, как хозяйка.
Мира вполне закономерно возмутилась. И едва остановила просящиеся вырваться наружу не самые мягкие и приятные слова. С какой стати?! Зачем?! Мужчина, что, хочет выставить ее на всеобщее обозрение и тем самым показать ее место?! А не слишком уж много он на себе берет?!
Но вместо этого она решила бить его же оружием — разумным и деловитым.
— Граф! Вы понимаете, как это будет выглядеть со стороны? Бедная учительница — и вдруг хозяйка раута?
— Забудь ты уже про учительницу. Ты моя жена, Мираэль. Графиня Тордуар. Вот и будь ею.
— Это вы знаете, что я урожденная графиня. Для Фэрдера же я учительница из дома Копш.
— Бывшая. Тебя рассчитали.
— И тем не менее. Пойдут разговоры.
— А не все ли равно? Через несколько дней мы уедем. И больше никогда не увидим местных.
— Резонно. Но определенные проблемы все равно возникнут.
— Если ты будешь вести себя нормально и не дашь разговорам зайти дальше положенного — не возникнут.
— Бог-творец, граф… Вы невозможны!
Аттавио в ответ на этот почти лестный эпитет самодовольно усмехнулся.
— Уймись, девочка. В конце концов, тебе не привыкать. Рико все устроит, тебе всего лишь надо будет одеться покрасивее, намазать лицо и улыбаться.
— Быть куклой, то есть.
— Как скажешь. Можешь даже еще о своих умных штуках порассуждать. Гостям Копш это явно понравилось.
— Говорящая кукла.
— Да. Правда, забавно?
— Забавнее некуда, — фыркнула девушка недовольно.
— Будешь так делать — отшлепаю.
— Что?! — Мире показалось, что она ослышалась.
Но Аттавио действительно ухмыльнулся, чем удивил ее еще больше. Он, что, шутит? Ее муж, Аттавио Тордуар, — и шутит?! Да такого испокон веков не было!
Пожалуй, в отместку она завтра снова пойдет в город, чтобы еще больше опустошить его счет. Где ж это видано — вести себя настолько злостно и неприлично?!
И какого черта ему вообще понадобилось кого-то приглашать и демонстрировать ее, как диковинную зверушку? Неужели в этом и правда есть какая-то необходимость?
Но, на ее памяти, этот мужчина никогда и ничего не делал просто так — на все у него всегда был свой план, свой взгляд. С другой стороны — ей не сложно. В их столичном доме ей не раз приходилось играть роль радушной хозяйки, привечающей гостей любого статуса, положения, возраста и пола. И уж точно не боялась попасть впросак из-за каких-то там пересудов.
Слишком уж хорошая и жестокая школа жизни у нее была после свадьбы с Аттавио. А столица и ее взыскательная и жестокая публика — те еще учителя, с которыми не особо-то и расслабишься. И ты либо учишься жить с ней в ладу, либо оказываешься съеденной с потрохами.
Глава 8. Маленькая хозяйка при большом муже
Когда есть деньги и помощницы, одеться красиво и роскошно, а также причесаться и накраситься нетрудно. Все это Мираэль сделала без особых затей и с такой легкостью, будто не было всех этих лет скромной жизни обычной учительницы, когда в ее распоряжении были строгие черные платья и только собственные руки.
Но, закончив с приготовлениями, девушка едва ли взглянула на собственное отражение, отметив лишь идеально сидящее по фигуре платье, в тон подобранные украшения и совершенную (на ее вкус немного помпезную), но все же очень шедшую ее лицу прическу.
Определенно, получилось хорошо. Может быть, даже слишком хорошо — не хуже, чем у самых изысканных модниц Фэрдера. Поэтому, удовлетворенно кивнув, Мираэль тут же выбросила этот факт из головы и приступила к своим прямым обязанностям.
Девушка была уже в холле, когда в дом графа стали прибывать гости — немногочисленные, но разношерстные, в большинстве своем богатые буржуа, юристы да банкиры. Несомненное, многие узнали ее, но, возможно, посчитали, что обознались, потому что ни словом, ни жестом не выразили своего недоумения. Оно и понятно — слишком уж сильно отличалась благородная дама в сияющем жемчужном платье и с высокой, украшенной сверкающей в пламени свечей диадемой прической от привычного их взгляду образа молодой и замкнутой вдовы. Слишком уж уверенно держалась хозяйка в доме на улице Роз, слишком умело улыбалась и приветствовала гостей, будто всю жизнь только это и делала, слишком красивы и изысканны были срывающиеся с алых губ светские фразы, а глаза — безмятежны и спокойны.
Так самозванки не
