более что нас обслуживала… Машенька.
– Что же это, дочка, – спросил я удивленно, – разведчица, боевая санитарка и… на кухне?
Она кивнула на повара:
– Дядя Кузьмич попросил помочь. Вечер какой-то особый, торжественный… Близко, очень близко родные места.
Я присмотрелся к Машеньке и заметил: лицо ее стало строже, серьезнее, во взгляде ясных черных глаз и в уголках губ затаились печаль и горечь.
Солдаты понимали, какую утрату понесла она в те последние дни сражения на Волге, и в их внимании к ней угадывалось больше чем уважение – глубокое братское чувство.
– Скажи мне, дочка, – спросил я Машеньку, – что ты думаешь делать после войны, какие у тебя планы?
Она ответила негромко:
– А ведь нам еще долго воевать.
– Конечно, путь до Берлина не близок, а все же ты сама сказала, что уже недалече родные места. Вот скоро мы выйдем на Днепр, и ты сможешь, если захочешь, вернуться в Киев…
– Нет, я с дивизией до победы.
– Отлично. Другого ответа я и не ожидал. Но после победы какие твои, Машенька, планы?
Она глубоко вздохнула:
– Конечно, я вернусь в Киев. Может быть, потому, что он мне родной, краше города я не видела. В Киеве я поступлю в институт. В педагогический. Правда, придется крепко готовиться, но это не страшно. Я твердо решила идти в педагогический, чтобы стать учительницей и воспитывать детей. Миша мечтал стать врачом, а мне по душе школа. Я думаю, что учитель должен хорошо знать жизнь и должен быть очень добрым человеком. Какое это высокое и светлое дело – взять за руку маленького человека и терпеливо вести его из класса в класс и все отдать ему, все, что имеешь!..
Кто-то из солдат заметил в шутку:
– Другие любят не давать, а брать.
– Знаю, – сказала Машенька, – есть и такие. Только то люди прошлого, охотники за деньго́й. Им непонятно, что самое главное богатство человека – он сам, его ум, душевная красота, сердце… Богатство учителя никогда не разменивается и не уменьшается: чем больше он дарит, тем богаче становится сам.
Видимо, из упрямства тот же солдат сказал негромко:
– Красивые слова! Школьники быстро забывают учителей.
Машенька тряхнула головой:
– Неважно. Это неважно. Представь, Никаноров, что ты учитель. А твой бывший ученик… Знаешь кто? Василий Чапаев! Скажи мне, ты бы гордился?
– Ого! – удивленно воскликнул солдат, а все другие засмеялись. – Еще бы не гордиться таким учеником!
– Ну а если бы он забыл и фамилию твою, и отчество?
Никаноров шумно вздохнул и сказал виновато:
– Верно. Доконала. Сдаюсь…
Наверное, Машенька немало размышляла над этими вопросами. Обычно молчаливая, сегодня она говорила увлеченно:
– У Кутузова, у Суворова, у Фрунзе, у Чапаева были учителя. Если они дожили до славы своих воспитанников, какая это радость – знать, что ты помог человеку взойти на вершину! Правда, нередко случается, что учитель не доживет до расцвета воспитанного им таланта. Все равно люди помнят, что он не напрасно прожил жизнь…
Я с удивлением слушал Машеньку: оказывается, я так мало знал о ней. Эта молчаливая девушка, скромная и бесстрашная, имела в жизни высокую цель – беззаветное служение людям.
– Я представляю себя в классе, – задумчиво говорила она. – Часто это случается: отвлекусь, размечтаюсь и вижу себя в школьном классе. Вот они сидят передо мной, тридцать или сорок девочек и мальчуганов. Кто знает, нет ли среди них будущего Мичурина или Циолковского? Подумаю об этом, и сердце сильнее стучит, и хочется жить и жить, и не верится, что смерть каждый день ходит рядом с нами…
…Противник начал атаку на рассвете. Сначала он обрушил на наши позиции огонь целой сотни орудий, а потом из-за пригорка в лощину ринулись три десятка его танков.
Наши позиции молчали. В узеньких щелях, ничем не выдавая себя, замерли истребители танков. Фашисты были озадачены обстановкой: только вчера здесь шел бой за каждую высотку, овраг, межу, а теперь их танки и пехота продвинулись более чем на километр, не услышав с нашей стороны ни единого выстрела. Возможно, они решили, что, опасаясь мощной танковой атаки, мы отошли на другой рубеж?
Тридцать новых грозных машин, как видно только что доставленных из Германии и еще не побывавших в боях, развернулись на склоне долины и прокатились над передовыми щелями нашей обороны. Пожалуй, танкисты противника даже не обратили внимания на эти траншейки, расположенные в шахматном порядке и отлично замаскированные травой. Но едва танки переметнулись через головы наших бойцов, затаившихся в щелях, как передний край ожил и двенадцать вражеских машин загорелись одновременно.
Потрясающая картина! Словно сама земля вдруг плеснула неистовым огнем по бакам, по гусеницам, по моторам танков, по черным крестам и белым черепам, намалеванным на их броне. Почти тотчас грянули автоматы, и пехота противника, ища укрытий, заметалась по степи.
Позже я узнал, что здесь, под Обоянью, кроме других частей врага, против нас сражалась дивизия СС, прибывшая недавно из Франции. Где-то там, под Парижем, эти вояки порядочно разжирели на даровых хлебах и привыкли бахвалиться своими победами. Они не знали настоящей войны, и наши гвардейцы преподали им первый урок, уничтожив девятнадцать танков и почти всю наступавшую пехоту.
Бой закончился в полдень, мы окружили и взяли штурмом станцию Обоянь, захватив значительное число пленных и трофеи. На поле боя осталось свыше четырехсот гитлеровцев и двадцать три сожженных и подорванных фашистских танка. Наши потери убитыми достигали ста человек.
Просматривая список потерь, я прочитал фамилию – Боровиченко. Фамилия мне показалась знакомой, хотя я не подумал о нашей боевой санитарке; в дивизии ее звали просто – Машенька из Мышеловки.
И вдруг мне припомнился Голосеевский лес, и напряженный бой у окраин Киева, и двое беженцев в моем блиндаже, дядя и племянница Боровиченко.
Я схватил трубку телефона и вызвал врача.
Как бы часто смерть ни была нашей гостьей, к ней невозможно привыкнуть, не хотелось верить, что отважной Машеньки нет в живых.
Врач мне ответил:
– Да, это случилось на рассвете…
Солдат Алексей Никаноров, тот самый, что вечером в саду во время нашей беседы пытался возразить ей, а потом сдался, на следующий день уже на станции Обоянь рассказал мне подробности.
Когда танковая атака противника захлебнулась, Машенька бросилась к щелям, чтобы помочь раненым. Здесь раненых было мало, три или четыре человека: щели надежно оберегали бойцов от пуль и осколков. Одному солдату с перебитой рукой Машенька помогла выбраться из траншеи, другого, с пулевым ранением в шею, вытащила за пояс и передала подоспевшим санитарам. Возможно, она не заметила, что уцелевшие танки врага возвращаются на исходные позиции. Одна из этих машин мчалась прямо на Машеньку, занятую третьим раненым. Это был лейтенант Корниенко, воин из вновь прибывших, новичок в бою. Он сразу же попросился на отважное дело и, пропустив над собой вражескую машину, сумел ее поджечь.