потыкал тонким пальцем в собственную переносицу. Он всегда так делал, когда злился.
— Ничего тут нет интересного, — меланхолично ответил ему шофер, хотя шеф его и не спрашивал. — Листья да ветки, вот и все. Чего тут интересного? А я вот вчера в бар один зашел, так там девочки у шеста крутились. Представляете, трое на одном шесте повисли. Одежды на них — одни трусики. И ни разу друг дружку своими голыми ляжками не задели. А как вертелись, аж воздух в спираль закручивался! Вот что интересно…
— Тебе бы только на голых баб пялиться. Тоже мне, нашел развлечение, — фыркнул Иннокентий Валерианович.
— Бабы что, — отмахнулся шофер, — дело не в бабах, а в искусстве. Вот поди ж, так вертеться — и ни разу друг друга задницей не пихнуть! — Он мечтательно закатил глаза, видимо, припоминая каждую деталь увиденного шоу.
— Тоже мне, любитель сложных трюков. Ты в цирк сходи.
— Можно и в цирк, — с неожиданной горячностью поддакнул шофер. Потом пожевал губами и отрицательно мотнул головой: — Только те девки любую циркачку переплюнут.
— Да брось ты, ради бога! — Иннокентий Валерианович с силой ткнул себя пальцем в переносицу, словно хотел поставить точку в конце пустого спора, и тут же болезненно поморщился. — Я знал одну гимнастку, с обручами работала. Так она по двадцать штук на своем теле крутила. Твоим стриптизеркам и не снились такие трюки.
— И что с того? — запальчиво возразил шофер. — Может, какая Марья Ивановна на валяльном предприятии двойной план за смену выжимает. Девочки из бара вряд ли и половину ее производительности дадут. Чего сравнивать божий дар с яичницей. То мастерство, а это искусство, — закончил он восхищенно. Причем переполнявшие его высокие чувства отнюдь не распространялись на валяльщицу Марию Ивановну.
— Значит, цирк для тебя мастерство, а стриптиз — искусство? — хохотнул Иннокентий Валерианович, явно обидевшись за всех циркачей. — Ну ты загнул!
— Я мужик, а не пацан. Конечно, для меня стриптиз поважнее цирка будет. Не знаю, раньше было наоборот, но теперь…
Шеф сжал переносицу двумя пальцами, поняв, что попал в логическую ловушку. Еще чего доброго, собственный шофер обзовет его мальчишкой за неуместное восхищение не тем, чем нужно восхищаться приличному мужику. Он открыл окошко и в бессильной ярости плюнул на пыльную дорогу.
— А вы правы, это уже становится интересным. Сколько же можно гадить? — задался шофер тем же, что и шеф, вопросом и пожал плечами, так и не найдя объяснений чересчур долгому отсутствию Саши Косолапых.
В этот момент придорожные кусты осторожно раздвинулись. Из-за листвы на Иннокентия Валериановича глянули грустные глаза самого Саши. От неожиданности шеф поперхнулся и застыл, так и не осуществив своего намерения плюнуть на дорогу во второй раз.
— О! — Шофер развел руками, заметив Косолапых. — Чего это ты так долго?
— Дай чего-нибудь, — тихо проскулил тот.
— В смысле? Бумаги, что ли?
— Иди ты к этой матери! — Саша моментально побагровел. — Дай, говорю, куртку.
— Знаешь что! Скотиной ты был, скотиной и помрешь! — возмутился шофер. — Где это видано, чтобы курткой задницу подтирали. Я свою куртку даже для задницы Иннокентия Валериановича не пожертвую! Даром, что начальство. Любого человека уважать нужно. А тем более того, который с тобой в одной сцепке!
Закончив экспрессивную тираду, шофер многозначительно отвернулся.
— Ну, чего ты сидишь в кустах?! — Шеф вцепился строгим взглядом в пунцовую физиономию подчиненного. — Мы же пропустим машину. И так уже черт знает сколько времени в этой глуши торчим. Быстро вылезай.
— Не могу я… — Саша всхлипнул.
— Ты что, в капкан попал?
Косолапых отрицательно мотнул головой и сглотнул подступивший ком.
— Вылазь из кустов, тебе говорят! — повысил голос Иннокентий Валерианович.
— Да не могу я! — перешел на шепот несчастный Саша.
— Почему — не могу, мать твою! Говорят ему — опаздываем, а он в кустах сидит. Вылезай!
— Нет! — с шепота Косолапых сорвался на фальцет.
— Совсем сбрендил! — ворчливо констатировал шофер. — Дурку косит. Сейчас слюной начнет поливать.
— Саша, друг мой, — лилейно позвал шеф, — хватит играться. Иди к нам, дорогой.
Лицо Саши искривилось в жалобной гримасе. Шофер понимающе хмыкнул: мол, а что я говорил!
— Давай, давай, потихонечку, — подбодрил Иннокентий Валерианович.
Повинуясь ласковым уговорам, Саша вылез из кустов, представ перед изумленными коллегами в том виде, в каком Адам когда-то покорил сердце Евы. Причинное место он целомудренно прикрыл лопухом.
— Н-да… — после долгой паузы выдавил из себя шеф. — Видимо, мы что-то пропустили.
— Такое бывает, — со знанием дела молвил шофер. — Тихий-тихий, а потом в лес зайдет, догола разденется и ну по соснам скакать. Первобытный синдром называется. Лечат сильными транквилизаторами в изолированных интернатах. Мне телка одна рассказывала. Она в таком сестрой работала. Не поверите, чего эти шизики вытворяют. Скрутят из простыней веревки, к люстре подвесят и раскачиваются на них, как обезьяны. Словом, жуть…
— Заткнись! — рявкнул шеф и снова обратился к Саше: — Долго будешь кукушек смущать? А ну в машину!
Окрик возымел действие. Косолапых подпрыгнул, тенью метнулся в автомобиль, успев в полете гневно проорать:
— Найду и пристрелю сволочей!
С этим машина и рванула по дороге, унося за собой облачко коричневой пыли.
* * *
— Джеф! Джеф! Дже-е-еф! — истошно скандировали тонконогие девицы в коротких юбчонках.
Репер болезненно поморщился. Бремя славы сейчас казалось ему тяжелым как никогда. Мокрый, дрожащий, он тащился к вагончику сквозь строй истеричных почитательниц, едва сдерживаемых парой десятков охранников. Объемная одежда, которая и в сухом-то виде затрудняла движения молодой звезды, в мокром состоянии прижала его к земле, заставив ощутить притяжение родной планеты в полной мере. Кроме всего прочего, у Джефа начался совсем уж малодушный насморк, которым страдали хлюпики-очкарики и который для крутого пацана, хрипящего со сцены речитативы, сотрясающие сердца и мозги миллионов поклонников, был оскорбительнее, чем надпись «Слабак!» на лбу. Репер попытался взять себя в руки, даже брови свел к переносице, но предательская судорога, проскочившая электрическим разрядом по всему телу, свела на нет все его старания. Он все-таки хлюпнул носом.
И тут случилось страшное. Ужасное недоразумение, о котором несчастный Джеф будет вспоминать еще очень долго, а может быть, не забудет до самой старости. Тяжелый башмак круглым носком зацепился за подло возникшую на пути кочку. Репер запнулся и спикировал лицом в ближайшую лужицу. Стоявший к нему спиной и сдерживающий толпу статисток охранник дернулся, развернулся и подал руку «звезде» в намерении помочь подняться. Одна из особо вертких поклонниц, почуяв брешь в обороне, метнулась к своему кумиру. С визгом и первобытным гиканьем, напомнившим всем находившимся в округе мужчинам о давних временах матриархата, когда женщины не только правили миром,
