дополняя его сходство с поднявшейся для атаки коброй. Я невольно расстроился, что не мог сейчас рассмотреть выражение глаз Полковника.
– Прощай, Алина…
За спиной Михаила Андреевича раздался тихий, но решительный стук. Сопровождал его приглушённый дверью и стенами топот множества ног – мне почудилось, что у кабинета собралась толпа разгневанных крестьян собравшихся сжечь поместье ненавистного помещика. Я невольно прикинул, кем считал себя: поместьем или помещиком. Скосил взгляд, посмотрел на подпиравший стопку книг бюст Владимира Ильича Ленина – будто удивился, что тот остался на полке, а не возглавил собравшихся в коридоре людей. Планки ладов всё так же царапали мне пальцы. Струны послушно воспроизводили ноты. Ни стук, ни топот не отвлекли меня от пения и не сбили с ритма. Снежин, поспешно выглянул за дверь, что-то прошептал собравшимся около его кабинета людям (я не расслышал его слов); вновь прикрыл дверь и вернулся к столу.
После проигрыша, я снова повторил припев.
Но теперь больше думал не о нотах или о Волковой – пытался не уронить застывшие на самом кончике носа очки.
Спел заключительные строки:
– …Взрослой жизни первый твой рассвет.
Позволил себе и гитаре замолчать.
Успокоил дыхание. Провёл языком по сухим губам. Ткнул, наконец, пальцем в пластмассовый мост на оправе очков – прижал его к переносице. Увидел, как Полковник резко склонился над столом – он нажал пальцем на красную кнопку на пластмассовой коробке (рядом с ней на пластыре значилось «Выкл»). Я заглянул в притихшую чашку – увидел её сухое дно. Снежин по дуге обогнул стол, но не ринулся ко мне – приоткрыл дверцу тумбочки, достал конусообразный стеклянный графин и гранёный стакан. Заполнил стакан наполовину, поставил его передо мной. Дождался, пока я смочу горло. И лишь тогда забрал у меня гитару – аккуратно и осторожно, будто отнимал у меня хрупкую и невероятно ценную вещицу. Он отнёс музыкальный инструмент в угол. Я тем временем допил из стакана воду.
Михаил Андреевич вернулся к столу – снова прижал кулаки к пояснице.
Наши взгляды встретились.
– Крылов, – произнёс Полковник.
– Я – Крылов, товарищ… директор, – ответил я.
Поёрзал на стуле.
Прикинул, как выберусь из-за стола. С одной стороны мне преграждал путь стеллаж с бюстом Ленина на полке. С другой стороны стола в проходе стоял хозяин кабинета.
– Что будем делать, Крылов? – спросил Михаил Андреевич.
Я посмотрел на циферблат настенных часов.
Напомнил:
– Сейчас прозвенит звонок.
– Ничего, – произнёс директор. – У тебя сейчас литература. Объяснишь Галине Николаевне. Скажешь: я тебя задержал.
Я взглянул на стакан – директор снова наполовину заполнил его водой.
Я поблагодарил его, сделал большой глоток. Потом ещё один – затягивал время: дальше исполнения песни я заранее ничего не запланировал.
– Хорошо поёшь, – сказал Полковник. – Учился?
– С первого по пятый класс занимался в хоре, – ответил я.
– Что за хор? Где такой есть?
Михаил Андреевич сдвинул к переносице брови – будто стимулировал таким образом свою память.
– В Первомайске, – ответил я.
Смотрел директору в глаза.
– Почему бросил занятия? – спросил Михаил Андреевич.
– Мы переехали сюда, – сказал я.
Снежин кивнул, будто в подтверждение моих слов.
– Почему не продолжил петь? – сказал он. – У нас есть хор. При Дворце культуры.
Я усмехнулся.
– Голос ломался. Посоветовали его не напрягать.
– Ясно, – сказал директор.
Он кивнул, взглянул на вновь «наказанную» гитару, пожевал губы.
Я не выпускал из руки стакан, хотя пить уже не хотел – вспомнил вдруг о Барсике, и о тех лужах, что увижу на полу своей комнаты по возвращении домой.
– Концерт, – отчеканил Полковник. – На День учителя. Три песни с тебя, Крылов.
Он показал мне три пальца – на одном блеснуло золотое обручальное кольцо.
– Об учителях, – уточнил Снежин. – Какие подходящие знаешь?
– Песни для концерта? – переспросил я.
Михаил Андреевич нетерпеливо кивнул.
– Месяц остался, – сказал он. – Мало желающих. Опять не получим вымпел. Останется в третьей школе. А это премии.
Полковник указал в потолок пальцем.
– Думай, Крылов. Вспоминай. Что вы там пели? В хоре.
Он ухмыльнулся.
– Я сам уже собирался, – сообщил Снежин. – Хотел выступить на концерте.
Он развёл руками. Плечи его пиджака приподнялись – из-под рукавов выглянули манжеты рубашки и наручные часы. Галстук на груди директора школы собрался складками.
– А что делать? – сказал Полковник. – Надо. Придут из ГОРОНО. Будут смотреть.
Указал на меня рукой.
– Заменишь меня, Крылов. Я побуду на замене. Мало ли что.
Михаил Андреевич повторил:
– Думай, Крылов. Раз уж заварил кашу.
Директор посмотрел на меня исподлобья, постучал пальцем по столешнице.
– Вызываем родителей в школу? – сказал он.
Развёл руками – будто намекал на создавшуюся ситуацию.
Он следил за моей реакцией.
Я сжал челюсти и губы – не улыбнулся.
– Или участвуешь в концерте? – сказал Полковник.
Снежин кивнул в сторону гитары.
Сообщил:
– Выбор за тобой, Крылов.
Я пригубил стакан – сделал крохотный глоток. Посмотрел на лицо директора. Убедился, что Полковник не пошутил: Снежин глядел на меня строго, серьёзно. Я опустил взгляд, рассматривал полосатый галстук Михаила Андреевича (у папы видел похожий). Оправил мысленный «запрос» в каталог своих воспоминаний – не только в поисках подходящих песен. Узнал, что в этом году День учителя будет в воскресенье четвёртого октября. Концерт состоится в этот же день: в воскресенье. «Тогда» на концерте в честь Дня учителя я не был. Потому не представлял сейчас, кто именно примет в нём участие, и какой будет концертная программа. Не вспомнил и судьбу того вымпела, о котором упомянул директор школы: в десятом классе меня такие вещи не заботили. Я поставил стакан, поправил очки.
– «Ваши глаза» из фильма «Чехарда» могу спеть, – озвучил я.
Полковник приподнял брови.
– Напомни, – скомандовал он.
Махнул рукой.
– Будет покой или гроза – с нами всегда ваши глаза… – напел я начало припева.
– Хватит.
Снежин кивнул.
– Добрые, добрые, добрые… – сказал он слова из песни. – Годится. Что ещё?
Я потёр подбородок.
Продолжил:
– «Прощальный вальс» из фильма «Розыгрыш» знаю.
Снежин сказал:
– Погоди.
Полковник вскинул руку – призвал меня замолчать.
Он выдвинул ящик стола, вынул исписанные «пляшущим» почерком листы бумаги. Разложил их на столешнице, провел пальцем по неровным строкам. Покачал головой.
– «Вальс» не годится, – заявил он. – Ансамбль Рокотова из десятого «Б» его уже репетирует.
Михаил Андреевич указал на список.
– Ещё у них будет «Журавлиная песня» и «Золотая осень». Ребята молодцы. Очень меня выручат. Но весь концерт не потянут. Сами. Вспоминай, Крылов!
Я пожал плечами.
– Ладно.
Поправил очки, спросил:
– А как вам «Некогда стареть учителям» Юрия Чичкова на слова Михаила Пляцковского?
Полковник задумался, будто проигрывал в уме песню, проверял её на соответствие
