Данилофф, прихватив с собой жену, немедленно отправился в посольство. Проверяя, не следуют ли за ним «жигули» и «лады» бежевого или белого цвета, традиционно используемые Седьмым главным управлением КГБ, он по Садовому кольцу выехал на Смоленскую площадь и подъехал к американскому посольству, располагавшемуся на улице Чайковского. Пройдя милицейский пост на входе в посольство, супруги вздохнули с облегчением и сразу же направились к одному из руководителей пресс-службы посольства Рэю Бенсону. Тот в присутствии журналиста вскрыл письмо и обнаружил там еще один конверт. Внутри него оказался третий, адресованный директору ЦРУ Уильяму Кейси. В этом конверте было написанное по-русски письмо на семи страницах. Текст был исполнен от руки убористым и крайне неразборчивым почерком. Ни Данилофф, ни Бенсон ничего не могли понять из этого письма, кроме того, что оно имело отношение к каким-то оборонным исследованиям. Там постоянно встречалось слово «ракета».
Когда Данилофф уезжал из посольства, у него на душе было как-то неспокойно, появилось ощущение, что письмо являлось предвестником какой-то неприятности. Он сказал Бенсону, что, по его мнению, письмо мог оставить отец Роман Потёмкин, странный молодой человек, который представлялся религиозным активистом. Отец Роман возник на пути американского журналиста неожиданно, незадолго до Рождества, и заявил, что хочет поговорить с ним о преследованиях верующих в Советском Союзе. Опасаясь подслушивающих устройств КГБ в своем офисе, Данилофф вышел с отцом Романом на улицу и выслушал его во время прогулки по заснеженной улице Косыгина.
Отец Роман рассказал об антирелигиозной кампании, которую власти развертывают в преддверии отмечаемого в 1988 году тысячелетнего юбилея крещения Руси. О себе он сказал, что является активистом некой ассоциации российской православной молодежи, деятельность которой, по его словам, вызывала беспокойство лидеров официальной Русской православной церкви, негласно сотрудничающих со спецслужбами. Он также рассказал журналисту, что сам подвергался аресту и был осужден на два года исправительных работ за то, что якобы имел отношение к краже икон.
Данилофф взял у отца Романа номер его телефона. Этот молодой человек его заинтересовал, но и вызвал у него сильные подозрения. Сын русских эмигрантов, Данилофф понимал русских лучше многих американских корреспондентов. Даже сама фамилия отца Романа — Потёмкин — насторожила его. Это напомнило ему бутафорские потёмкинские деревни, которые несколько сотен лет назад строились для того, чтобы угодить императрице Екатерине Великой. Данилофф знал, что русским было непросто узнать номер телефона американского журналиста, но отец Роман попросил своего знакомого, который знал работника пресс-службы МИДа, дать ему телефон американского корреспондента, владеющего русским языком. Это еще больше усилило подозрения Николаса, поскольку было похоже на довольно неуклюжую легенду человека, подосланного КГБ. После декабрьской встречи Данилофф решил держать ухо востро, если отец Роман опять появится на его пути.
22 января отец Роман снова позвонил журналисту. На этот раз он сказал, что посылает информацию о христианской молодежи. Через два дня в почтовом ящике Николаса появился конверт без почтовых штемпелей. Данилофф предположил, что письмо было от отца Романа, так как других писем он не ждал. Внешний вид письма усилил подозрения журналиста о причастности КГБ. В посольстве он рассказал Бенсону об отце Романе отчасти для того, чтобы обезопасить себя, если угодит в капкан КГБ.
И вот теперь руководитель советского отдела ЦРУ предлагал Стомбау снова вспомнить историю отца Романа.
— Рассказывай, Пол. Начни с того, что произошло в марте.
Стомбау подался вперед и стал рассказывать известную ему часть этой истории.
Москва. 23 марта 1985 года, 14:15
Идя по узкой тропинке, наспех прокопанной в свежевыпавшем снегу в северо-восточном пригороде Москвы, Стомбау знал, что он был «чист». Безоблачное небо было цвета кобальтовой краски, но на земле свежий снег уже превращался в серую слякоть. Прошедший накануне сильный весенний снегопад почти парализовал автомобильное движение, и, двигаясь пешком, американец мог быстрее определить, ведется ли за ним слежка. Стомбау проверялся с 11 часов утра. Он с самого начала был уверен, что «хвоста» не было, и это позволило ему смешаться с потоком пешеходов, которые шли по улицам, несмотря на сильный мороз. Он был одет по-русски, в теплое шерстяное пальто и меховую шапку. В первые же после приезда в Москву заморозки Стомбау понял, что американский разведчик, чтобы не выделяться среди коренных жителей, должен носить теплую меховую шапку. Когда зимой он вышел на улицу с непокрытой головой, его трижды останавливали сердобольные бабушки и ругали за то, что ходит без шапки.
То, что он собирался сделать в этот морозный день, было связано с риском, но и сулило хорошую отдачу. Он должен был отправить письмо отцу Роману. Пробираясь к будке телефона-автомата, Стомбау мысленно перебирал детали своего сегодняшнего оперативного выхода.
Он очень осторожно обращался с письмом, стараясь не оставить на нем отпечатков пальцев, которые помогли бы КГБ выйти на след ЦРУ. Тщательно отработанный текст письма был результатом долгих дискуссий в Лэнгли и Москве, продолжавшихся восемь недель, с момента прихода Николаса Данилоффа в посольство.
Этот визит американского журналиста сразу же привлек внимание ЦРУ. В защищенном помещении резидентуры на пятом этаже резидент Мюрат Натырбов и оперработник Майкл Селлерс разложили принесенное журналистом письмо и начали черновой перевод.
Сначала плотно исписанные страницы показались им просто результатом деятельности графомана, в них чувствовалась какая-то сумасшедшинка. Но по мере того как американские разведчики вчитывались в текст, они понимали, что в письме содержались и весьма интригующие моменты. Может быть, это было послание многословного, но, тем не менее, искреннего «добровольца»? Трудно сказать, но после Толкачёва такую возможность нельзя было исключать. Натырбов решил направить письмо в Лэнгли, думая, что больше он может ничего о нем не услышать.
Однако реакция штаб-квартиры была немедленной и взрывной. Проведенный в Лэнгли анализ почерка показал, что письмо написано тем же человеком, который четыре года назад передал американцам интригующие сведения стратегического характера. Натырбову сообщили, что восстановление контакта с неизвестным автором является приоритетной задачей. Ему разрешили встретиться с человеком, принесшим письмо в посольство, — Николасом Данилофф. Поскольку распоряжением президента США ЦРУ было запрещено привлекать к разведывательной работе американских журналистов, ЦРУ хотело задать ему всего лишь один простой вопрос: как можно найти человека, передавшего ему письмо?
В марте Натырбов попросил заместителя посла Курта Каммана пригласить журналиста в посольство. К тому времени Данилофф был занят освещением прихода к власти Михаила Горбачёва, но согласился заехать в посольство, где Камман провел Николаса в звуконепроницаемую комнату в политической секции, так называемый «пузырь». Когда Данилофф стал рассказывать то, что помнил о разговоре с отцом Романом, и о том, что он сразу же сообщил об этом Бенсону, к ним присоединился Натырбов. Данилофф знал его только как второстепенного советника по региональным делам, но едва тот начал задавать вопросы, журналист сразу же понял, что смуглый человек с густой копной зачесанных назад волос и изрезанным глубокими морщинами лицом представлял ЦРУ.
