— Верно! — ойкнула внучка покойника, испуганно на цыганку таращась. — Так и есть — деда моего, академика, убили месяц назад!
Поцокала цыганка языком, да тут же успокоила, как смогла:
— Ты не печалься, красавица, то горе прошлое, а вслед ему другие идут! Ох, вижу-вижу... Не последней та смерть будет, коли загодя беду от себя не отведешь!
Заморгала Света.
— Кому беда грозит?
Водит цыганка по ладошке, читает судьбы, будто книгу раскрытую.
— Есть у тебя любимый, который сам собой красавец и жених завидный, да того он не знает, что грозит ему смерть неминучая, что по пятам за ним ходит.
— Ой! — сказала Светлана. — А вы ничего не путаете?
— Чего путать, когда ясно видно, — возмутилась цыганка, — вот линия судьбы, что в тот бугорок уперлась, а вкруг него линии, будто змеи сплетенные, и коль пересекут они его хоть малость — так беда! Все на ладонях наших наперед прописано, все там есть про жизнь нашу от рождения до самого смертного часа!
— Как же помочь ему?
— Уж и не знаю, — пожала плечами цыганка. — Вижу лишь, что виной тому вещь, что принадлежит ему не по праву, да все беды и несчастья к себе будто магнит притягивает, и покуда есть она у него — не быть ему счастливым!
И Светлана вновь завыла дурным голосом, будто по покойнику. Хоть был «покойник» тут же, живехонек и вполне бодр.
— Чего она еще наговорила?
— Сказала, что будто бы ждет тебя встреча с незнакомцем, который укажет путь к спасению, но лишь если ты сможешь его узнать и ему доверишься.
Во дает «бабуля»!.. Как же его можно узнать, коли он незнакомец?
И как поверить тому, кого не узнать?..
Путает что-то зловредная старуха, пугает.
— Я вот теперь все время думаю, — заговорщически прошептала Света, — а вдруг она меня сглазила?
Ну уж!..
— Ты вот что, ты больше к цыганкам не подходи, — выговорил Светлане Мишель, — врут они все, не слушай их!
— А про деда она как догадалась? — спросила Света.
— Ну не знаю, может, некролог прочитала? — стушевался Мишель-Герхард фон Штольц. — Все равно не ходи!
А сам подумал — а ведь про академика-то она не соврала!.. Хотя, что касается лично его, она не угадала. Ну конечно — не угадала! Лично он помирать не собирается и ни в какие порчи не верит!
Вранье все это, пережитки, на которые истинные джентльмены внимания обращать не должны! Нет никаких сглазов — тьфу, тьфу, тьфу!..
Так решил Мишель-Герхард фон Штольц!
И ошибся!..
Глава 12
Как добрался Мишель до Москвы — то рассказ отдельный, но с грехом пополам добрался. Вот она, золотоглавая, кою он уж не чаял увидеть!..
Еще поезд не остановился, как он, торопясь, спрыгнул с подножки, да тут же чуть не был сбит с ног. На вокзале — толкотня, галдежь, люди с торбами бегают по перронам, пихаясь друг с дружкой, спят вповалку на баулах, бегают с жестяными чайниками за кипятком, едят, тут же, спрыгнув на пути, справляют нужду, уж никого не стесняясь. Меж людей шныряют воры и чумазые беспризорники, которые тащат все, что плохо лежит. Все куда-то хотят ехать, беспокойно спрашивая о поездах, а иные уж и не хотят, прочно обосновавшись на вокзале и промышляя в Москве работой, а то и разбоем.
Просто какой-то библейский Содом!
С трудом протиснувшись сквозь толпу, Мишель выбрался на прилегающие улицы. Был он, как все, грязен, пропах своим и чужим потом и махорочным дымом и чувствовал себя самым ужасным образом.
Куда теперь?..
Куда, он долго не думал — конечно, домой!..
Анна, отворив дверь, его в первое мгновение не узнала. Он увидел растерянные, испуганно округлившиеся глаза, и, торопясь, сказал:
— Не бойся, это я!
— Ты!
Анна всплеснула руками и бросилась ему на шею.
Она повисла на нем, часто целуя и всхлипывая.
— Не надо, я с поезда, я грязен, — уговаривал Мишель, силясь оторвать ее от себя.
Но Анна, ничего не слушая, целовала его обросшие недельной щетиной щеки, лоб, губы, бормотала:
— Ты!.. ты!.. ты!..
— Оставь, ведь я с мешочниками, я с солдатами ехал, — все уговаривал он.
Анна порывисто отстранилась, взглянула на него, сияя.
— Но ведь ко мне ехал?! — улыбнувшись сквозь слезы и кокетливо поправляя сбившийся локон, спросила она.
— К тебе!
И Анна вновь накинулась на него, обнимая и целуя, и он уж не пытался отрывать ее.
И сей же миг сзади, налетев вихрем, в ногу Мишеля кто-то отчаянно вцепился и стал его теребить за штанину и тянуть к себе...
Мария... Маша...
— Ты приехал, ты насовсем приехал? — спрашивала она, вопросительно глядя снизу вверх. — Ты теперь не уедешь — да?
Кабы так!..
Едва помывшись и побрившись, Мишель уж стал собираться.
— Куда? — с тревогой спросила Анна.
— Дай мне, пожалуйста, чистое платье, — попросил Мишель.
Анна ушла, вернулась, протянула ему глаженую сорочку.
Вновь спросила:
— Куда ты?
— Мне на службу надо, — пряча взор, уклончиво ответил Мишель.
Хотел было пойти к двери, но Анна, сделав шаг, решительно заступила ему дорогу:
— Я тебя не пущу! Не пущу — так и знай! Тебя три месяца не было, я даже не знала, жив ты или нет, а теперь ты вновь уходишь! Я должна знать, что ты задумал!
Ну не силу же ему было применять!
— Я был в Ревеле, — сказал Мишель. — Ценности, которые мы в комиссии по домам собираем, их там разворовывают без всякого зазрения совести. Я сам видел. Надо теперь идти в ЧК к товарищу Варенникову, чтобы он разобрался.
Услышав страшное слово «ЧеКа», Анна помрачнела.
— Не надо тебе туда ходить, — сказала она. — Они ведь все одинаковы, это они всю Россию растащили-разворовали.
— Кто? — спросил Мишель, удивленно глядя на нее.
— Красные.
Мишель насупился.
А ведь батюшка Анны, Осип Карлович Рейнгольд, он ведь не был красным, был дворянином и поставщиком двора его Императорского Величества, а тоже за царскими сокровищами охотился, не брезгуя скупать их у душегубов с Хитровки. Да того пуще — чуть Мишеля через них жизни не лишил! Так что не одни красные Россию разоряли.
Но вслух о том Мишель не сказал — о батюшке Анны они никогда не говорили, всячески избегая сей болезненной темы.
