внизу мелко задрожала, засучила тонкими лапами. От рамы к старухе протянулись бурые волокна, похожие на высушенные нитки мышц, коснулись ее волос, быстро прорастая, оплели шею, спустились на лоб и глаза.
Коля дернул священника за рясу, и они начали спускаться, и когда отец Серафим ступил на пол, Коля увидел, что глаза его совершенно мокры, а лицо кривится от рыданий. Он задрал голову - бурые плети совершенно закрыли старуху, и к ней протянула гадкую лапу четырехногая тварь. Вдруг она издала тонкий, пронзающий уши свист, и от проема, где повисла вечном плену вера Игнатьевна, потек тонкий серебряный ручеек. Лапа тварь покрылась черными пятнами, похожими на плесень, а из последней рамы дьявольского иконостаса вдруг ударил сноп света.
- О господи, чудны дела твои…– завороженно прошептал священник.
Из моря сатанинской паствы послышался вздох, будто все насильники, убийцы, маньяки и тираны выдохнули одновременно, и проем погас, вновь явив пустоту – но теперь в окно было видно серое, будто осеннее небо. Вера Игнатьевна исчезла.
Коля выхватил у потрясенного священник икону Серафима Саровского, и сделал то, о чем ему прошептала старуха на иконостасе – прислонил ее к стене дьявольского храма, и ударил по ней монетой. Он поддел правый край иконы, и она открылась, словно дверца, открылась в темноту зимней ночи. Проем был слишком мал, чтобы в него мог пролезть взрослый мужчина, но Коля сунул туда голову и с удивлением понял, что ему ничего не мешает протиснуться вперед. Он вывалился на снег, сзади с кряхтеньем приземлился священник. Когда Коля обернулся, то никакого хода в Запредельные Пажити уже не было.
Отец Серафим обнял его,захлюпав носом у самого уха.
- Она не осталась там, я уверен, – твердо сказал он. - Он пощадил ее.
- Он?
Священник указал пальцем в темное беззвездное небо и улыбнулся.
Москва, дом полковника в отставке Вавилова Николая Степановича, январь 2020 года
Сергей отпил безнадежно остывшего чаю, спросил:
- А что стало с той иконой, что держала Зоя? Выпустила она ее?
Николай Степанович кивнул, морщинистый мешочек на его шее затрясся.
- В ту же ночь выпустила. Петя со своим стажем воровства на базарах так ловко подменил икону, что постовой ничего не заметил.
- И где она сейчас? – глаза репортера заблестели.
Николай Степанович глухо хмыкнул и развел руками:
- Не знаю. Ее забрал отец Серафим, и дальнейшая судьба иконы мне неизвестна – через два года священника зарезали грабители в Москве, напали на темной улице. Но я знаю, что он отчаянно искал способ избавиться от иконным – поначалу жег ее, и святой водой поливал и кислотой, резал, рвал, все бесполезно. Он забрал библиотеку Веры Игнатьевны, перевез к себе в Москву, все искал ответы в книгах.
- А Зоя?
- С Зоей все было отлично. Она ничего не помнила о своем многодневном стоянии, просто провал в памяти. Зоя вышла замуж, нарожала детей и прожила вполне обычную жизнь в Куйбышеве.
- Неужели у вас нет никаких предположений, где может быть та самая дьявольская икона?
- Увы, нет, – Николай Степанович развел руками.
- Ну а вы… – Сергей выключил диктофон. – Вы теперь истово верующий?
Николай Степанович задумчиво покачал головой и после длинной паузы ответил:
- Вряд ли. Видите ли, благодаря этой истории я познакомился с замечательными людьми, и именно люди – Вера Игнатьевна, отец Серафим, Зоя, пономарь Петя – именно люди отодвинули апокалипсис. Я ни разу не видел ни Бога, ни ангелов, видел только живых людей, которым не все равно, которые готовы были принять вечную муку ради других. Стал ли я верующим… Не думаю.
Когда Сергей распрощался и ушел, старик поднял крышку древнего проигрывателя “Романтика”, опустил иглу на пластинку. Зазвучал теплый голос Бернеса, подсвеченный и оттененный легкими потрескиваниями старой пластинки. Но они не портили музыку, делали ее более душевной и близкой.
«Как я люблю глубину твоих ласковых глаз
Как я хочу к ним прижаться теперь губами
Темная ночь разделяет, любимая, нас
И тревожная черная степь пролегла между нами».
Темная икона
Павел постарался избавиться от насмешки в голосе:
- Я – атеист. И предупреждал об этом отца благочинного. Я не смогу дать заключение об одержимости, вы же это понимаете?
Игумен, высокий седой старик в резкими морщинами у рта, сердито ответил:
- Никто не говорит о том, что отец Василий – бесноватый. Слухи разносятся невоздержанными на язык трудниками да монахами, которым строже надо соблюдать обеты. Ваше дело – дать вердикт, есть ли у старца признаки душевной болезни и, по возможности, назначить лечение.
Павел посмотрел на благочинного, который сверлил психиатра тяжелым взглядом:
- Отец Дионисий, вы писали, что старец ведет себя неподобающе. В чем это выражается и как давно началось?
Отец Дионисий, щекастый пухляк, сокрушенно покачал головой:
- Началось, может, пара месяцев как. Сначала слова на проповеди забывал. А то как-то замер на анафоре и минут пять на руки смотрел. Прихожане перешептываться стали, потом уж диакон успокоил всех – перенапрягся мол, старец. Ну и, в конце концов, случилось вот что…
Дионисий взял со стола планшет, потыкал в экран и передал Павлу. Любительская съемка запечатлела крещение младенца в богато обставленной купели – белоснежные стены подсвечивались золотом окладов, резные подсвечники придавали месту особую роскошь. Священник, сухонький седой старичок, окунув ребенка в воду, произнес причитающуюся молитву и передал мальчика крестной. Замерев на полминуты, он повернулся к лампаде, снял ее с подвеса, взял свечу и подошел к плотному лысоватому мужчине с квадратной челюстью – очевидно, отцу младенца. Крестные и гости молча наблюдали за стариком – видимо, решили, что это часть ритуала. Быстрым движением священник вылил лампадное масло отцу на голову и поджег свечой. Церковь наполнилась криками и шумом, запись прервалась.
Павел вернул планшет благочинному:
- Понятно.
Дионисий потер лицо руками:
- Вы не представляете, чего нам стоило замять это дело. Отец ребенка – владелец завода по переработке леса, он имеет колоссальное влияние. Заказал индивидуальное крещение для своего сына, позвал гостей, и тут... Такое! Хорошо хоть пострадал не так фатально – телохранитель сразу набросил на него покрывало с иконы.
- Отец Василий вообще как участвует в жизни церкви? Он проводит богослужения, крестины, отпевания? В общем, не могло ли
