Султан охотился на птиц. Запускали цапель, воронов и голубей. С первыми пришлось потрудиться, несколько кречетов не справились и упустили дичь.
— Двоих разом кинули. — Безобразов ближе всех принял к сердцу разворачивающееся представление. — Вдвоём должны догнать. По одному что за дело⁉ Цапля не котёнок, она верткая, сама ударить может.
— Глядите, ворон! Двоих на него пускают. Мало, можно и трех. Умная птица. Его и с пяти ставок* бывает не взять. Ну что я говорил! Догоняй его теперь.
— Вы так всё подмечаете, словно полжизни провели на подобной охоте. — не удержался от шпильки Степан.
— Читал о том. Книги есть старинные. Ого, чайки! Ну, этих посбивают!
Вдруг добрая сотня османских всадников зашумела и поскакала вперёд через поле.
— Куда это они вдруг?
— Птица не вернулась, — пояснил Безобразов, — силу почуяла. Надо найти её как можно скорее. Вот и скачут.
— Интересно. А до того птица силу не чуяла?
— Нет, граф. Птицу надо уметь содержать. Кормить так, чтобы и ставки мог делать и улететь опасался. Значит, ошибся кто. Перекормил. А сытому соколу человек без надобности. Теперь искать. Такие кречеты многие тысячи стоят.
— Как же можно найти птицу в небе, если решила улететь? — не понял Степан.
— По звону колокольчика. Он дичь не отпустил, съесть решил. Далеко не понесёт. Можно успеть найти. Главное разом площадь осмотреть. Подбираюших мало будет, потому пошла сотня. Вообще, граф, мы тоже должны скакать, охотники то есть. Хорошая охота на много вёрст уйти может. Это султан нам шик наивысший показывает — не сзодя с места дичь бьёт. Хорош! Вот, наконец-то! Лебеди!!
Султан охотился на зверей.
— Беркуты! — едва не свалился с коня Безобразов. — Теперь по земле.
И верно — в центре поля буквально высыпали из возка несколько десятков зайцев специально заготовленных, добрая половина которых оказалась прибита могучими лапами больших птиц.
— Лисы! Интересно, а волк будет?
— Кажется, эти птички даже результативнее тех. — Степан пытался найти удовольствие в охоте и не находил.
— От баб не уйдёшь. — на Петра Романовича нашла несвойственная словоохотливость. — Беркуты для охоты почти всегда самки. Ловчее намного. А рыжие, наоборот, самцы. Вон как чешут по-прямой, дурни. Лисички иначе уходят.
* * *
Вдоволь показав свое могущество, султан приступил к раздаче даров, в этот раз охотничьих. Послы европейских недоразумений по одному подзывались к Повелителю Вселенной, обменивались несколькими словами, получали какую-то часть из добычи, например дохлого ворона или голубя, с благодарностью принимали трофей и отьезжали на прежнее место. Англичанину досталась лисица, что логично, если учесть древнюю страсть лордов Альбиона. Французскому посту торжественно вручили цаплю, с которой тот явно не знал что делать. Третьим позвали Австрийского посла и добрейший Апполинарий Петрович потемнел лицом. Четвёртым попросили предстать перед султаном его, так что времени совсем расстроиться он не имел. Переговорив с султаном и вернувшись с видом озабоченным, посол продемонстрировал сразу трех зайцев доставшихся в подарок.
— Он тебя зовёт, Саша, и вас, граф. Говорит — хочу видеть поэтов. Вы там поосторожнее, ради Бога. Особенно вы, граф.
Поэты переглянулись и двинули своих коней к султану.
Махмуд был весел и приветлив.
— Вы знаете, я иногда тоже пишу стихи. Когда мне не идёт слово и строки не слушаются, я беру птиц и выезжаю в поле. Тогда всё возвращается. Разве есть в мире что-то прекраснее охоты с благородной птицей? — радушно спросил султан. — Только тогда человек может чувствовать себя хозяином не только на земле, но и в небе.
* * *
— Лошадь можно и обогнать. Если не очень далеко. — беззаботно возразил Степан Юльевич. — Вот у меня в деревне уж на что резвые кони были, так всех обгонял.
Пушкин похолодел. Толмач без паузы и запинки перевёл сказанное.
Султан приподнял удивлённо бровь и пристально всмотрелся в лицо Степану. Тот выдержал взгляд без видимых усилий. Султан заговорил.
— Падишах спрашивает, верно ли он понял, что его благородный гость способен обогнать скачущего коня?
Степан улыбнулся.
— Да, господин, но не просто коня, они ведь разные, а любого коня. Я не говорю о больном или дряхлом коне. На небольшой дистанции я могу обогнать какого угодно коня. Самого резвого из всех.
Выслушав толмача, султан задумчиво погладил бороду. Глаза его блеснули предвкушением когда он вновь заговорил.
— Падишах спрашивает о каком именно расстоянии говорит его благородный гость.
— Пятьдесят саженей, — прикинул Степан, — но я должен сам выбрать это расстояние, откуда и куда.
— Путь ровный? Без канав и барьеров? Честный бег? — продолжал переводить вопросы султана толмач.
Стёпа принял слегка оскорбленный вид, но только слегка.
— Конечно. Никаких помех ни мне, ни коню. Но я должен сам выбрать где бежать. Тогда — пусть господин вырвет мне язык и отрубит голову если я лгу, смогу обогнать лошадь. Коня то есть.
Султан опешил. То что говорил этот русский казалось нелепицей. Но тот уверенно стоял на своём. Что было делать? Гость неприкосновенен, его особа священна. Гость представитель Белого Царя, унизить его насмешкой — оскорбить своего брата-императора. Сделать вид, что не расслышал — невозможно. Ведь это означало стерпеть ложь, а ложь противна Всевышнему. Он оглянулся на визиря. Тот понял всё затруднение повелителя и пришёл на помощь.
— Уважаемый гость не должен терпеть урона ни в чем, таков обычай. — перевёл его слова толмач. — Не хочет ли гость показать всем как возможно то, что считается невозможным?
— Да не вопрос, — Степан не обратил внимания на старавшегося подать какие-то знаки Пушкина, — я о том и говорю. Могу показать. Пятьдесят саженей, конь против человека.
— Возможно, уважаемому гостю требуется время для подготовки к столь сложному испытанию?
— Да не надо никакой подготовки, — стал немного раздражаться
