мог больше выдержать, слишком уж тут жутко». «Того и гляди появятся призраки», — сказал он себе. Ему представились человеческие лица, двигающиеся в этот миг в мире двух измерений на плоской поверхности экрана в гостиной. Их лбы, глаза. На ум ему пришло слово «родство». Несколько секунд он вынужден был дышать ртом, так как ему показалось, что через нос воздух будет выходить слишком быстро. Бывали случаи, когда у человека схлопывались легкие. Так значит, теперь еще и это. Он подавил желание во что бы то ни стало зажать нос пальцами. «Я тоже хочу смотреть телевизор», — сказал Майк. «Гм, да-да», — пробормотал Цвайгль и едва заметно покивал головой. — «Посиди со мной еще немножко, ладно? А потом я включу тебе лайвстрим. Мне что-то опять стало страшно, как раньше».
Майк остался в кухне. Это было простейшее решение, ведь Феликс завладел телевизором, а значит Майку пришлось довольствоваться лэптопом. Мальчик зажег несколько спичек. Судя по выражению лица, он был раздражен. Дни, когда отца терзал страх, нагоняли на него скуку. В такие дни ничего нельзя было делать. «Перестань пожалуйста», — взмолился Цвайгль. И опять невольно оттопырил мизинец, словно выдвинув свою смешную антенну. «Почему ему всегда всё можно», — со вздохом пробурчал Майк. Это прозвучало нетерпеливо и немного слишком по-взрослому. Говоря таким тоном, он, скорее всего, подражал Феликсу. «Тебе еще рано так вздыхать», — подумал Цвайгль. Он почувствовал, как преисполняется злобы. Когда он обнаруживал свой страх, сыновья его презирали. К сожалению, в этом не приходилось сомневаться. Но иначе было нельзя, он должен был заставить их не оставлять его подолгу, быть рядом с ним, только тогда они, может быть, научатся хоть сколько-то ему сочувствовать. Либо так, либо лучше сразу броситься под поезд. Нет, думал Цвайгль, нет, нет.
«Мне действительно что-то нехорошо, — произнес Цвайгль, — И правда, как будто с ума сходишь». Страх становился невыносимым как никогда. Майк требовал, чтобы ему включили тот самый лайвстрим. «Гм, да. Только посиди минутку спокойно, хорошо?» — попросил его отец. Он отер пот со лба. Вот-вот, вот оно началось. Он точно уловил начало приступа. «Всё так, так всегда и бывало». Потом ему бросилось в глаза, что одна рука у него отведена от тела под совершенно безумным углом, и он тотчас же опустил ее на колени. Ему почудилось, будто его тело — самолет, и оно летит над самой землей через густо населенный центр какого-то города и нужно тщательно следить, чтобы не задеть крыльями какое-нибудь здание или опору моста. Плечи у Цвайгля были слишком широкие. «Представь себе, что ты самолет», — начал было он, но тут же, задыхаясь, смолк, ведь Майк все равно ничего не поймет. Все они всегда лишь тупо сидели, ничего не понимая, и корчили рожи. «Мне позвонить?» — спросил мальчик. Цвайгль поспешно замотал головой и попытался улыбнуться. Да, он вот-вот потеряет сознание. Он уже задыхался, грудь болезненно вздымалась. Вот же, он задыхается. Серьезно, ему нечем дышать. Воздух незаметно вышел у него из легких и остался где-то внутри. Он вдохнул слишком много кислорода. Цвайгль ощутил в горле этот лимонно-молочный вкус. Должен же быть предел, до которого можно накачивать грудную клетку воздухом, пока что-то там внутри не лопнет. Он обсчитался, когда дышал. А пространство вращалось? С него-то все и началось. Ему нужно бежать отсюда, он отравлял здесь все своим присутствием, поэтому-то они против него и настроены и собирались сдать его в сумасшедший дом.
Цвайгль с трудом поднялся со стула. Майк тоже встал. Он беспомощно сделал шаг, другой вслед за отцом. «Все нормально», — прошептал Цвайгль и короткими шажками, переваливаясь с боку на бок, точно маленький ребенок, двинулся прочь из кухни. В туалете он попытался было заплакать, но не смог. Тем не менее, его слегка пронесло. Он испытал облегчение от того, что по крайней мере толика материи покинула его тело. «Включи лайвстрим! — крикнул он, потирая лоб. — Давай посмотрим, что там показывают». Да, а если начнется война. Тогда нужно будет поставить все стулья на место, как положено, и мысленно досчитать до ста. «Освенцим, Освенцим, Освенцим», — тихо пробормотал Цвайгль, но слово это не возымело действия.
2
Поиски его начались очень и очень давно. Феликсу было лет пять, когда Эрика выдернула мужа из ванной, подойди, пожалуйста, посмотри, мальчику плохо. Феликс чего-то очень испугался, по-видимому, без всякой на то причины, и теперь ничто на свете не могло его успокоить, он требовал, чтобы не выключали свет и чтобы родители сидели рядом с ним у него в комнате. Все внушало ему страх, даже предложение запустить мыльные пузыри. Позже, лежа в постели рядом с Эрикой, Цвайгль расплакался. Она утешала его и объясняла, что у маленьких детей бывают такие состояния, это нормально, ему не в чем себя упрекать. Подверженность таким приступам-де не передается по наследству. Спустя еще пять лет она его бросила, заявив в качестве причины «созависимость».
Новую жизнь она начала в Триесте, с зубным врачом-словенцем, который сам принес новой жене троих детей «в приданое», как чаще всего именуют этот непристойный маневр.
В последующие годы, когда Феликсу или Майку случалось с плачем проснуться от ночного кошмара, он неизменно быстро вставал и шел к ним в детскую. Он ждал повторения того волнующего мига, что пережил тогда с Феликсом. Ребенку было страшно, а он сидел с ним, как с чашкой теплого чая, наслаждаясь единением, деятельным участием в его судьбе. Отныне он был не одинок. Наконец-то кто-то разделял его чувства. Думать так было ужасно, конечно, но вместе с тем приятно. Он имел право так думать, эта мысль вселяла в него умиротворение. И он ни на что не променял бы эти бесценные часы, когда сидел рядом с одним из сыновей, а тот смотрел на него с дрожащими губами или просто лежал в холодном поту, или, в безмолвной панике, неподвижно глядел в пространство. За занавесками прячутся монстры. Тогда он неизменно, как положено, утешал ребенка, это всего лишь сон, бояться нечего, может быть, включить на минутку свет? Так уже лучше? В этом он поднаторел, такое уж теперь было у него ремесло.
Однажды он обратил внимание, что ночные страхи стали мучить его сыновей реже и что сам он не испытывает от этого облечения, как следовало бы. Напротив, он был скорее разочарован. Позднее ему бросились в глаза и другие детали. Например, он часто подолгу расспрашивал Феликса, что происходило в таком-то и таком-то фильме ужасов. А еще он следил за языком тела, который
