– Сейчас, – вслух произнесла она, обращаясь к нему, будто он мог ее слышать. – Я все сделаю.
Дана взяла с подоконника рюкзак и достала оттуда большое, около тридцати сантиметров в длину, зеркало. Включенный фонарик скатился на пол и погас. Ничего, теперь уж неважно.
Вот он – тот самый миг, ради которого все затевалось! То, ради чего она бегала по инстанциям, сражалась с тупоголовыми чиновниками, часами корпела над бумагами и в итоге пошла на риск, забравшись в Тихий дом.
Дана взялась за зеркало двумя руками, повернув его таким образом, чтобы в нем отразился портрет, подошла ближе к стене и медленно подняла высоко над головой. В зеркальной поверхности должно было отразиться лицо Валахова. Ритуал, который с перепугу прервала глупая невежественная бабенка, завершится прямо сейчас!
Девушка надеялась, что Валахов, вернувшись из места, где он, как джинн в бутылке, был заточен все эти годы, выполнит свое обещание: тому, кто согласился помочь ему воскреснуть, будет даровано многое. Всё! И она знала, о чем попросит.
Но минуты шли, однако ничего не происходило. В комнате было так же темно и абсолютно тихо. Тишина казалась неестественной: ни единого звука из коридора или других помещений, как будто она была в доме совсем одна.
«А если ничего не выйдет? Если все это ошибка, иллюзия? Что мне тогда останется? Уйти отсюда, выскочить замуж за Артема, нарожать ему детей, защитить диссертацию и до конца дней жить скучной, убогой, зависимой жизнью?»
На душе сделалось так тоскливо и муторно, что даже волнение куда-то пропало. Дана перестала верить, что задуманное осуществится. Поднятые кверху руки затекли, и она уже собралась опустить их, как обстановка вокруг начала меняться.
Это была все та же комната – грязная, заставленная ненужными вещами, – но стена, перед которой навытяжку стояла Дана, внезапно завибрировала, загудела, словно была под электрическим напряжением. В следующее мгновение из глубины ее заструилось призрачно-голубое сияние, туманным облаком окутавшее изображение Валахова.
Дане показалось, будто фигура художника ожила, задвигалась. Происходящее было настолько прекрасно и вместе с тем жутко, что у Даны перехватило дыхание.
– У меня получилось! Я вернула тебя! Воскресила! – хотела сказать она, но не сумела вымолвить ни слова.
Так и стояла с поднятыми руками, крепко сжимая зеркало. Завороженная, безмолвная, парализованная увиденным. Испуганная, ожидающая того, что должно произойти.
Воздух, наэлектризованный, как перед грозой, готов был заискриться. В комнате становилось все холоднее, пока Дане не начало казаться, будто температура упала до минусовой отметки. Конечно, теплой летней ночью такого быть не могло, но при дыхании изо рта вырывался пар. А когда Дана делала вдох, в легкие проникал стылый, промозглый воздух, вымораживающий нутро.
Дышать стало больно, словно горло раздирали острыми крючьями. Руки и ноги ныли, и само биение сердца причиняло физические страдания. Тело словно не принадлежало ей, кожа горела ледяным огнем.
«Я умираю! Не могу пошевелиться!»
Восторг и предвкушение растворились, пропали. Остались лишь нестерпимая, жгучая боль в каждой клеточке и страх – такой огромный и всеобъемлющий, какого она прежде не знала. Ей хотелось отбросить зеркало, расколоть на тысячи осколков, убежать отсюда, чтобы никогда не возвращаться.
В эти мгновения, которым суждено было стать последними в ее короткой земной жизни, Дана думала только о том, какую ошибку совершила, и понимала, что ошибка – непоправима.
В угасающее сознание ворвались чьи-то голоса, крики. Она была уже не одна: Артем, старуха, ребята-подростки здесь, с ней! Дана хотела обернуться, позвать на помощь, объяснить, что не подозревала, чем все закончится.
Но у нее ничего не вышло.
Чьи-то безжалостные железные пальцы стиснули ее изнутри, и Дана в последний раз попыталась закричать, выпустить из себя боль и ужас. Крик так и не вырвался из сжатого предсмертной судорогой горла – он взорвался вспышкой бледного голубого огня, который растворил Дану в себе, как серная кислота.
Она еще успела услышать звон зеркала, которое выпало из ее рук и разлетелось на сотню осколков, а после провалилась в гулкую черноту коридора, оказавшегося на месте проклятого портрета; полетела в бездонную дыру, что разверзлась перед ней, и все, чем прежде была наполнена жизнь, навсегда перестало иметь значение.
Адель
В комнату, где когда-то был кабинет Валахова, а после – ординаторская, Адель ворвался первым, опередив Артема, который раньше всех сориентировался и помчался наверх.
Сначала они все бестолково озирались, стоя в вестибюле, окликали Дану по имени, ходили по коридору. Дана не отзывалась, и Костя с Артемом заговорили о том, чтобы разбрестись по Тихому дому, поискать в разных комнатах. Но пойти никуда не успели, потому что Марго заверещала:
– Смотрите! Там свет!
Первое, что Адель ощутил, когда услышал ее вскрик, была досада. Он и сам не мог понять, почему любые слова и поступки Марго в последнее время вызывали у него именно это чувство.
Раньше ему казалось, что он влюблен в эту девушку, но теперь Адель видел, что Марго – совсем не его вариант. Ему скорее могла понравиться такая, как Дана (хотя по возрасту, ясное дело, она старовата). Аделя влекло к девушкам независимым, с перчинкой, острым на язык.
А с такой овцой, какой оказалась Марго, тоска смертная: бегает за ним, как собачонка, в глаза заглядывает. Пни ее как следует – отойдет в уголок, поплачет и снова прибежит. Вдобавок Марго постоянно норовила напомнить, какую жертву она принесла ради Аделя – не терпелось покрепче его к себе привязать. Ей и в голову не могло прийти, как сильно это его бесило. Переспать с кем-то, пусть и в первый раз, – это что, великий подвиг?!
В общем, Марго завопила, а все головы запрокинули и увидели, куда она пальцем тычет. Сквозь дверь, что прямо напротив лестницы, пробивалось голубое свечение, о котором только что рассказывала старуха.
Зрелище было волшебное: казалось, дверь парит в пространстве, в полной темноте, и при этом сияет. Полный сюр! Адель немедленно вскинул видеокамеру, направил в ту сторону. Ролик должен получиться просто огонь, подумалось ему: зловещий дом, старухины жуткие байки, темнота и призрачный свет!
Артем, не теряя времени на разговоры, ломанулся по лестнице, все остальные – за ним. Адель скакал через две ступеньки, не глядя под ноги. Ему хотелось первым забежать в комнату, чтобы не пришлось разглядывать происходящее через чье-то плечо, и заснять все как можно отчетливее и полнее.
Однако Артем, даром что жирдяй, развил спринтерскую скорость, и ни за что бы Аделю не обогнать его, если бы перед самой дверью тот не споткнулся и не повалился кулем на пол.
Адель не остановился – сам поднимется, не маленький! – рванул дальше. Схватился за ручку, дернул дверь на себя – и застыл на пороге. Никогда в жизни ему не приходилось видеть ничего подобного. Всем остальным, подбежавшим вскоре, – видимо, тоже.
