– Не может быть! Неужели?
На стене виднелось изображение. Дана пока не могла понять, какую именно картину видит, но сомнений не осталось: она смотрела на фрагмент написанного красками рисунка.
Девушка убрала на подоконник фонарь, сняла с плеч, положила туда же рюкзак и принялась за дело. Рвала и швыряла на пол обрывки обоев, освобождая то, что скрывалось под ними. Куски штукатурки летели ей под ноги, пыль стояла столбом, забивалась в нос, заставляя морщиться и чихать. Невысокий рост не позволял отодрать верхнюю часть обоев, и Дане пришлось взобраться на шаткий колченогий стул.
В некоторых местах штукатурка отходила от стены с трудом, и ей пришлось расковыривать и отскребать ее щипчиками для бровей, которые нашлись в косметичке. Но в целом все удавалось легче, чем можно было ожидать. Хотя, конечно, Дана вся взмокла от усилий и напряжения, по спине сбегали струйки пота.
«Ничего, еще чуть-чуть, еще немножко – и все будет кончено». Стена постепенно освобождалась, обнажалась перед нею, сантиметр за сантиметром открывая искательнице свою тайну.
Ей смутно слышались голоса – судя по всему, Артем и все прочие окликали ее, искали. Слышали ли они шум, который она производила, сражаясь с обоями? Или Тихий дом помогал ей, оберегал, прятал звуки? Возможно, и сам ход времени тут был иным: почему-то ведь никто до сих пор не потревожил Дану, не ворвался в эту комнату и не начал одолевать вопросами.
«Спасибо!» – мысленно обратилась она к… кому? Не важно.
Дана работала сноровисто и быстро, как не знающий устали механизм. Так, словно всю жизнь была не гуманитарием-искусствоведом, а специалистом-отделочником. В какой-то момент в голову пришла мысль о том, как она, без пяти минут кандидат наук, человек, всю жизнь занимающийся научными исследованиями, может верить во все это?
…А ведь поверила, сразу и безоговорочно. Морок, наваждение – как хотите, назовите. В Бога поверить так и не сумела, а вот в иные силы – смогла. Может, потому, что Бог однажды подвел ее, позволил Вадиму уйти. Тогда Дана решила, что его и вовсе нет, раз он настолько жесток и безумен, чтобы отнимать у людей их близких, любимых.
Она с головой ушла в науку, заперла себя в архивах. Зарылась в бумаги, книги, письма, альбомы с репродукциями. Решила, что только так сможет отвлечься, забыться. Отношения с Артемом – вынужденные, не приносящие радости – не могли избавить от тоски.
Как ни удивительно, но оттуда, из бумажного царства, и пришла помощь. Одна из родственниц известного татарского писателя первой половины двадцатого века передала Дане оставшиеся от него бумаги – облезлый черный чемодан, доверху набитый старыми снимками, дневниками, заметками, письмами, документами.
Разгребая эти залежи, Дана наткнулась на обрывок послания. Она так и не узнала, кто был его автором, кому оно адресовано. Имя Валахова неизвестный упоминал с ужасом и омерзением.
По словам писавшего выходило, что художник предлагал ему (впрочем, безуспешно!) все земные блага, исполнение любых желаний взамен на одну услугу. Ту самую, как позже поняла Дана, которую впоследствии согласился оказать единственный верный слуга.
Прочтя горячечное, сбивчивое, полное смятения и страха письмо, девушка решила поближе познакомиться с творчеством и биографией художника-оккультиста, чья фигура до того времени была ей не слишком интересна. Стала изучать – и нашла немало загадочного, того, от чего другие исследователи отмахнулись.
Выяснила, что до памятной поездки в Индию Николай Валахов был обычным юношей – беспечным, веселым шалопаем, который не желал учиться и трудиться, волочился за девицами, беспробудно пил и играл, проматывая немалое состояние, доставшееся от родителей и дяди.
Путешествие изменило юного повесу. Он сделался замкнутым, мрачным, одержимым странными идеями о темных силах и бессмертии. До той поры равнодушный к живописи, Валахов вдруг объявил себя художником и принялся писать картины – исключительно портреты. Причем у него открылся настоящий дар: люди на его портретах выглядели удивительно живыми и очень привлекательными. Дамы охотно позировали, заказывая свои изображения; портреты, написанные Валаховым, украшали стены многих знатных домов.
А потом все, кого он изображал, начали по разным причинам погибать. Являлось ли это случайностью? Никто не был настолько наивен, чтобы верить в такое.
Новоявленный художник отошел от общества, которое, впрочем, само в испуге отторгло его, и заперся в своей усадьбе. С годами и слуги оставили Валахова, потому что боялись: сутки напролет помешанный барин читал толстенные тома, рисовал бесовские смертоносные картины и почти не спал, вместо этого разгуливая ночами по дому и бормоча что-то на незнакомом языке.
Все, что она сумела узнать о жизни Валахова, привело Дану к мысли: либо он был сумасшедшим, либо же действительно нашел способ связаться с силами, обитавшими на другой стороне бытия. И с течением времени пришла к выводу, что второе – вероятнее.
Идя по следам Валахова, девушка выяснила, что за ритуал он пытался совершить, долгие годы вознося жертвы Хозяину, как он называл Сатану в редких заметках, которые Дане удалось отыскать.
До самой смерти Валахов занимался лишь одним – поиском пути в вечную жизнь. Изучал древние трактаты, экспериментировал, а напоследок готовился добровольно лишить себя жизни перед собственным портретом: мятущаяся, жаждущая познания душа должна была перейти в него. А через трое суток – вернуться.
Имелась лишь одна маленькая загвоздка: было нечто, что Валахов не мог сделать сам, без посторонней помощи. Ему требовалось доверенное лицо для завершения ритуала.
Валахов не знал сомнений, не ведал страха – ни тогда, когда обрекал на смерть других, творя зловещие обряды, ни тогда, когда готовился умереть сам.
Все было продумано – и должно было пройти безупречно, будь у него умный и надежный помощник. Такой, как Дана, например. Однако все пошло наперекосяк. Буквально за несколько часов до окончания обряда в кабинет ворвались полицейские и прервали действо.
Не хватило совсем немногого, но оставалась надежда, что ритуал можно продолжить – с того самого места, на котором его остановили…
Дана не знала, сколько времени прошло с той минуты, как она вошла в кабинет Валахова. Она трудилась без устали и остановилась только тогда, когда в тусклом свете лежащего на подоконнике фонаря разглядела: портрет, который она так долго искала, предстал перед ее взором.
Девушка схватила фонарик, отступила назад и направила луч на стену.
Валахов запечатлел себя стоящим в полный рост, опираясь на трость. Лицо его, начисто лишенное привлекательности, с грубыми, тяжелыми чертами, нависшими бровями, было тем не менее величественным. Значительным.
Похороненный под обоями и толстым слоем штукатурки, портрет не потерял красок, не потрескался и выглядел так, будто его написали совсем недавно. Взгляд художника, устремленный прямо на Дану, казался живым. Глаза сверкали яростным блеском, требуя, вопрошая.
