то, как мой отец смотрел на мою мать, когда она делала что-то особенно восхитительное. Как член знати Осеннего двора, я очень мало общалась с мужчинами, поэтому не была уверена, как толковать знаки внимания Люсьена. В школьные годы мне несколько раз удавалось прокрасться за библиотеку и поцеловать Дэйна Холла, моего тогдашнего парня, но тогда я была подростком. Сейчас я молодая девушка… и теперь все ощущается иначе.
Один за другим владельцы магазинов начали выходить на улицу и пристально разглядывать проезжающий экипаж, и я прекратила демонстрацию своей силы. Люсьен поступил так же, сведя на нет наколдованный им легкий снегопад.
– Девочке понравилось, – произнесла я, пытаясь подчеркнуть то светлое, что можно было найти в данной ситуации.
Люсьен кивнул.
Магазины сменились пустынными полями, а потом мы выехали к кладбищу. Еще в раннем детстве я бывала в Летнем дворе, а потом еще раз на фестивале Летнего солнцестояния, когда мне было тринадцать, прямо перед Великой Стужей. Я не помнила, чтобы здесь было кладбище, но…
У меня перехватило дыхание, когда я прочитала надпись на табличке.
Унесенные Стужей, Но Не Преданные Забвению. Рядом с ней был указан год Стужи. Той, что по воле Люсьена охватила все королевство.
Я посмотрела на Люсьена, молясь, чтобы он этого не заметил, но он смотрел на небольшие гранитные камни с такой глубинной скорбью, что мне хотелось плакать. Его грудь беззвучно вздымалась, когда он обвел взглядом кладбище, а лицо осунулось.
Он их считает, подумала я. Считает людей, которых погубил.
– Оставайся здесь, – отрезал Люсьен треснувшим голосом. А затем выскочил из движущейся кареты. Она со скрежетом остановилась, подняв облако пыли, в то время как мы с Пайпер обменялись обеспокоенными взглядами.
– Что он делает? – спросила Пайпер.
Я пожала плечами, подавшись вперед, чтобы выглянуть за занавеску. Когда пыль осела, я увидела высокую фигуру Люсьена, проходящего мимо надгробий. Подходя к каждому из них, он протягивал руку и касался верхней части камня, бормоча что-то себе под нос.
– Он просит прощения? – пробормотала Пайпер.
На глаза навернулись слезы, и я кивнула:
– Думаю, да.
Добравшись до последнего надгробия, он опустился на колени, потому что оно было маленьким. Ребенок… нет, младенец. Когда он прикоснулся к нему, на его ладони образовалась сосулька, принявшая форму розы, которую он положил у основания каменной плиты.
У меня больше не было сил смотреть, но и отвести взгляд я тоже не могла. Это выворачивало наизнанку. Мне стало дурно. Я практически чувствовала его горе. Поднялся ветер, пронесся мимо кареты и врезался в Люсьена, пока я боролась со своей болью. Он явно сожалел о своих действиях. И я явно составила неверное мнение об этом короле.
Люсьен обернулся, чтобы взглянуть на экипаж, а я вытерла случайную слезинку, скатившуюся по щеке, и погасила силу ветра, сделав глубокий успокаивающий вдох.
Несколько мгновений спустя он вернулся внутрь и сел передо мной. Задернув занавеску, он не произнес ни единого слова. Он просто закрыл глаза, как будто хотел отгородиться от всего мира и просто затеряться в темноте и тишине.
Я взглянула на Пайпер, не зная, что делать, но она сидела, уткнувшись в свое вязание, опустив голову, и притворялась невидимкой, как подобало приличной компаньонке.
Я еще не так хорошо знала Люсьена. Хотел ли он побыть в тишине? Должна ли я попытаться взять его за руку, чтобы успокоить?
Если бы только он объяснил всем, почему потерял контроль над своими силами и вызвал Стужу много лет назад… это помогло бы людям, мне – понять его. Но я знала, что сейчас не время поднимать этот вопрос.
– Почему ломтик хлеба отпустили домой из школы? – спросила я, и глаза короля распахнулись, ища меня, как утопающий ищет спасательный круг.
Мне нужно было вывести его из этого состояния до того, как он встретит Летнего принца, и если и было что-то, в чем я была хороша, так это глупые шутки. Папа рассказал мне по меньшей мере сотню таких. Мы часами сидели перед камином, придумывая их всей семьей.
– Хлеб в школу не ходит, – бесстрастно сказал Люсьен, но в его голосе слышалось некоторое облегчение.
Я закатила глаза.
– Подыграй мне. Это шутка. Почему ломтик хлеба отпустили домой из школы?
Люсьен ухмыльнулся:
– Он повздорил с маслом?
Я расхохоталась, не ожидая такого ответа, и от моего смеха уголки губ Люсьена приподнялись.
– Нет. Он почувствовал, что рассыпается.
Люсьен покачал головой:
– Это было действительно плохо.
Я кивнула:
– У меня их сотни. Хочешь услышать еще?
– Создатель, нет. Прошу, никогда больше, – сказал он, но заулыбался.
– Как называют картошку в театре? – спросила я.
Люсьен заткнул уши.
– Прекрати.
Я наклонилась вперед, убирая одну из его рук и открывая ухо.
– На-блюда-тель.
Люсьен застонал от этой шутки, но в этот момент мы оба осознали, что находимся слишком близко. Я нервно сглотнула, когда положила руку ему на грудь, чтобы оттолкнуться, и наткнулась на твердые, как скала, мышцы.
Он поймал меня за запястье, когда я попыталась отстраниться, и посмотрел мне прямо в глаза:
– Ты так мне подходишь, Мэделин Виндстронг.
У меня перехватило дыхание от этого романтического проявления чувств, а карета резко остановилась.
Я упала обратно на сиденье, его рука высвободила мою.
Ты мне подходишь.
Это было так мило и в то же время так грустно, как будто в своей жизни он уже давно не встречал никого хорошего.
Внезапно занавеска отдернулась, и перед нами предстала камеристка[3]. На ней была Летняя желто-оранжевая униформа, и она низко присела передо мной в реверансе.
– Приветствую вас, принцесса Мэделин. Принц Хейз предоставил вам гостевые покои в западном крыле дворца на время вашего пребывания.
Я улыбнулась и кивнула ей, когда Пайпер начала собирать наши вещи.
Затем горничная обратилась к Люсьену:
– Король Торн… – Она выдавила из себя натянутую улыбку. – Принц Хейз выделил для вас свой гостевой дом за пределами дворцовой территории. Вы можете присоединиться к нам за ужином.
– Да что вы, могу? – прорычал Люсьен, но я погладила его по тыльной части ладони. То, что ему выделили покои вне дворцовой собственности, воспринималось как пощечина, но если принц Хейз планировал разделить дворы, то лучше было не поднимать шума перед голосованием. Может быть, спокойный ужин все сгладит.
– Люсьен, дорогой… – Я посмотрела на своего жениха. – … почему бы тебе не устроиться поудобнее, а после увидимся за ужином.
Он чуть смягчился, прикрыв глаза.
– Ладно, но только потому, что ты назвала меня дорогим.
И тут я не смогла сдержать улыбки. Я ничего не могла поделать с румянцем на щеках, когда мое лицо вспыхнуло. Он был обаятельным мужчиной, и до сих пор он был таким только со мной, но не с другими женщинам вокруг, и это, должна признать, мне очень сильно льстило.
– Спасибо, – прошептала я, а затем вышла из кареты. Когда сошла и Пайпер, карета тронулась, увозя Люсьена прочь от дворца к небольшому гостевому домику вдалеке, за лабиринтом прекрасных садов.
Пайпер помогла
