все вопросы. И разве это не будет выражением нашей человеческой подлинности (пусть уязвимой и хрупкой), если мы со смирением и искренностью согласимся, что наше обычное рациональное мышление не может охватить необъятную сферу Божественного? На самом деле, это кажется таким очевидным…
Осознание, разделяемое многими
Описанную мной эволюцию от некритического знания к критическому незнанию я воспринимаю как положительное изменение моего образа мысли, как достоверное свидетельство моего личностного развития. В последние годы я все больше и больше размышляю о фундаментальной непознаваемости Бога. И как это часто бывает, когда на чем-то фокусируешь внимание, неожиданно везде замечаешь похожие явления. Вам это знакомо? К примеру, если вы только что купили новую машину, внезапно вы повсюду начинаете замечать машины этой марки. Нечто подобное я испытала в отношении моего личностного развития, которое я в себе осознала. Не так давно я была на конгрессе по Септуагинте – первому греческому переводу Ветхого Завета. Темой конгресса были способы, которые использовали переводчики – составители Септуагинты, чтобы передать оттенки смысла выражений о знании Бога и созерцании Бога людьми, с одной стороны, и выражений Его откровения о Самом Себе, с другой стороны. В этой связи на конгрессе был прочитан доклад об идее познания Бога у Николая Кузанского, немецкого богослова и ученого XV века (1401–1464). Поскольку я библеист и специализируюсь на «критике текста», то, занимаясь по преимуществу еврейскими и греческими рукописями и версиями текста, я, честно признаться, не так много знаю о философии и богословии XV века. И возможно, я должна, следуя Витгенштейну, скорее, молчать о тех вещах, в которых я не очень хорошо разбираюсь… Но я все же так не поступлю. И этот доклад был мне крайне интересен.
Велико было мое изумление, когда я узнала, что Кузанец, как часто называют Николая Кузанского, обстоятельно рассматривает вопрос, каким образом Бог может быть познаваем. Безусловно, об этом вопросе размышляли многие мыслители древности. Можно вспомнить греческого философа Платона, который, хотя и в совсем ином контексте, утверждал, что наше познание всех вещей не является «сущностным» познанием (слова «сущность», «суть» происходят от глагола «существовать», «быть», лат. esse; от него же образовано слово «эссенция» (essentie)). Согласно Платону, мы не можем достичь знания «сущности» реального мира, потому что познаем только посредством сравнений. А Божественное, являющееся по существу «бесконечным», «абсолютным» и уникальным, не может быть ни с чем поставлено в один ряд и сравнено и поэтому является принципиально непознаваемым для людей.
Ученое незнание
Кузанец был знаком с философией Платона и его учеников, возможно, что он даже отталкивался от этой мысли Платона и развивал ее. Интерес к вопросу о познаваемости Бога сам по себе не является удивительным. Но ответ, сформулированный Николаем Кузанским, меня по-настоящему поразил. Почти шестьсот лет назад он высказал мысли, которые совпали с самой сутью моих собственных интуитивных находок. Согласно Кузанцу, Бога можно познать исключительно через некую парадоксальную реальность, которую он называет docta ignorantia, «ученое незнание» или, если хотите, знающее незнание. Ну разве это не практически то же самое, что и мое критическое незнание?! Я была глубоко заинтригована.
Бог, рассуждает Николай Кузанский, является буквально и по существу единственным, уникальным. Напротив, человеческое мышление и познание основано на сравнении. Наш разум не может охватить несравнимое, поскольку он познает реальность исключительно через сравнение и сопоставление различий. А с Богом это по определению невозможно, потому что Он в Своей исключительности не похож ни на что и ни на кого. Наше «сравнивающее» мышление выделяет противоположности и оперирует ими. А в Боге, утверждает Кузанец, нет никаких противоположностей – то, что мы считаем противоположностями, в Боге образует единство (лат. coincidentia oppositorum)[31]. И здесь я как библеист могу кое-что добавить. Также и библейские тексты описывают Бога как превосходящего всё, находящегося над всеми разделениями: Он наполняет весь мир, все элементы которого сущностно едины и соединены в упорядоченности и гармонии уже при своем сотворении. Так что мысль о единении противоположностей фактически присутствует в ветхозаветной мудрости.
И вследствие этого, продолжает Кузанец, человеческое знание о бесконечном Боге всегда остается «хромающим», не поспевающим за истиной[32]. Он утверждает, что человеческое «знание», собственно говоря, является незнанием, и по этой причине вводит термин ученое незнание (docta ignorantia) – незнание, которое осознает, что оно не знает и не может в полноте узнать. Итак, каждый, кто хочет познавать Бога посредством разума, должен стремиться преодолевать пределы своего разумения. Парадоксальным образом путь к познанию Бога лежит через осознание своей невозможности знать, своего незнания. Именно тогда, когда люди осознают свою ограниченность, становится возможным превзойти пределы своего человеческого бытия и приблизиться к пониманию Абсолютного непостижимым образом, в своего рода «сумеречной зоне» незнания, за границами нашего дискурсивного мышления. Бог всегда остается «на другой стороне», дальше и выше, как выражает английское beyond – «за пределами». Он есть невыразимый, неописуемый, превосходящий всё, трансцендентный. Итак, согласно Кузанцу, в сердцевине всех вещей, в самой ее глубине, как базис сокрыта непознаваемая тайна.
«Созерцание» в мудрости
Когда человек принимает ученое незнание как свою исходную точку, тогда, если следовать Кузанцу, ему открывается понимание иного рода, на другом уровне – на уровне мудрости. В отличие от рационального познания, разделяющего, сравнивающего и стремящегося к максимальной детализации, Николай Кузанский определяет мудрость как форму познания через «ощущения», восприимчивые «прикосновения», интуитивные догадки. Латинское слово, употребляемое Кузанцем для обозначения познания посредством мудрости, это многозначное attingere («дотрагиваться, касаться, достигать»), а не обычное comprendere, которое содержит в себе идею «всесхватывающего», детального понимания. Таким образом, ученое незнание, которое может возрасти в мудрость, никоим образом не является банальным, обыкновенным незнанием, «невежественностью». Ученое незнание — это своего рода восприимчивое «прикосновение» и опознание мистической тайны, которое, сознавая всю свою ограниченность, в конечном итоге действительно приближается в мудрости к Богу.
Поэтому, согласно Кузанцу, docta ignorantia – «знающее незнание» – является последней ступенью на пути к «мистическому знанию» (но до той ступени мне самой, конечно, еще далеко). В сфере мистического знание человека о Боге уже не движется ощупью в сумеречной полутьме, где может возникнуть всяческого рода «размытая» синкретическая духовность, но, напротив, распространяется в очень светлое мистическое «созерцание». И тогда Бог, несмотря на человеческие ограничения нашего знания, очень явно и глубоко открывает Себя. Это можно сравнить с описанным выше процессом моих собственных размышлений о «присутствии» как сердцевине пустоты. И таким образом Николай Кузанский делает изящный переход, или, скорее, синтез, между философией и богословием, с одной стороны, и верой и духовной жизнью – с другой.
Эта концепция позволяет пояснить
