награда со мной, она – в богоугодных делах, – верен скромности Амнон.
– Смени крестьянское рубище на красивые одежды, что я приготовила для тебя. Ты вступил под крышу дома, где забудешь свое пастушье прошлое, – сказала супруга вельможи.
Тирца распорядилась, и слуги проводили Амнона в баню, а затем умастили тело его душистым мирровым маслом и облачили в прекрасное платье. Обновленный, вступил Амнон в пышные палаты царского сановника.
Тейману пастух пришелся по душе.
– Займи дорогого гостя, Тейман, а я вернусь, и вместе сядем за трапезу, – сказал Иядидья, уходя.
– Тейман провел Амнона в комнату сестры.
– Тамар не угадает в тебе прежнего пастуха – неузнаваемо преобразила тебя одежда! И как к лицу она тебе! – воскликнул Тейман, восхищенно разглядывая Амнона.
Вошли Тирца и Тамар с Махой. Тамар видит любимый облик, и трепещет сердце. Юноша стал еще прекраснее в новом одеянии. Краской залилось девичье лицо.
– Я рада видеть моего спасителя в моем доме, – сколь могла степенно и, скрывая волнение, произнесла Тамар.
Тут и сердце Амнона встрепенулось.
– Ты тверд духом и верен слову. Увидишь, ты творил добро для тех, кто его помнит, – добавила Тамар.
– Велико воздаяние творящим благо. Довольно было коз и овец, теперь усядешься равным среди сановников и вельмож, – вновь взяла торжественную ноту Тирца.
Тейман цепко всматривается в лицо Амнона, и, кажется, чудные черты героя напоминают ему кого-то.
– Матушка, взгляни повнимательнее на этого юношу, – шепчет он на ухо Тирце, – как похож он на молодого воина, что приснился твоему отцу Хананелю на берегу реки Квар!
– Прочь! – сердится Тирца.
– Что сказал тебе Тейман? – с любопытством спрашивает Тамар у матери.
– Ах, пустое, дочь, – отмахнулась Тирца, но почудилось ей, что кольнула сердце иголка правды в сыновних словах.
Тем временем Амнон разглядывает комнату Тамар. Стены выложены ливанским кедром. Одно окно смотрит на улицу, на восток, другое – выходит в сад. Мирровые деревья, хенна и нард норовят протянуть свои ветви через окно. Нежный аромат смешался с воздухом. Не знал прежде пастух, каким прекрасным бывает жилище.
Вино из добрых рук
Тейман заметил на улице фигуру человека. Тот что-то говорил. Тейман прислушался, подошел поближе к распахнутому окну. Видит, человек уж немолодой, едва стоит на ногах, шатается из стороны в сторону, а лицо красно, как кармазин. “Краснота эта говорит против него, – подумал Тейман, – то, что разукрасило щеки и нос, то и в голову вошло, ибо это – вино, и изрядно пьян человек”.
– Как тебя зовут, и откуда ты? – спросил Тейман.
– Я из Хеврона, господин.
– Должно быть, ты из Кирьят Арбы, что возле Хеврона, и происходишь из тамошнего племени великанов: вино пьешь, как исполин. Не натерпеться бы сраму в Сионе!
– Не сыны Сиона меня на гульбу подвинули. Горемыка, вроде меня, только в вине утешение находит.
– Что ты там на улице мелешь без умолку? Заходи в дом, пьяница, и рассказывай свою историю, – крикнула Тирца.
Человек в дом не вошел, но к рассказу приступил охотно.
– Ты не гляди, госпожа, что меня ноги не держат, зато голова ясная. Вот, я вижу в твоем доме того, кто меня облагодетельствовал, – сказал он, указывая на Амнона, – а теперь все расскажу по порядку.
“Я шел из Хеврона в Иерусалим, чтобы почтить Господа, и посчастливилось мне встретить разбойников. Понравился им скот, который я гнал, и приглянулись навьюченные на быков тюки с посильными моими дарами Богу. Вижу – не одолеть мне грабителей. Вот и говорю: “Берите добро, злодеи, только живым оставьте!” Те обобрали меня до нитки, и вышел я из этой переделки гол, как сокол, и рад, что ноги унес. А теперь скажите, господа мои, подобает ли человеку являться перед лицом Господа с пустыми руками? И что делать, если еще и на сердце пусто?
Голод и жажда мучили меня, когда вчера предстал я перед городскими воротами. Вижу, город бурлит и кипит праздничным весельем. А у меня в душе мрак. Горько быть голодным и несчастным среди сытых и радующихся. Как вынести такое? Просил богатых о помощи, а они глянут на мое жалкое рубище – и отворачиваются. К вельможам важным кинулся, а этим законникам доказательства подавай, что я не лгу, и что вправду беда со мной стряслась. Какие у меня доказательства? Разве что брюхо вспороть и показать, как от голода кишки ходуном ходят? “Не будет вам божьего благословения!” – сказал в сердцах и пошел, не солоно хлебавши, а на душе еще горше.
И тут повстречался мне юноша с красивыми глазами. Пожалел меня, дал хлеба, мяса и вина на все дни праздника и одежду достойную подарил. Осчастливил и пропал, как сквозь землю провалился. Я всю ночь не спал, думал: “Как ловко скрылся с глаз, уж не ангел ли он, Богом посланный? Как найти добродея и благословить его? Весь Иерусалим переверну, все улицы и рынки обыщу и юношу найду!”
Утром я изрядно приложился к кувшину с вином, затем взошел на Храмовую гору и вижу: вот он, кого ищу, в толпе людей! Бросился к нему, давай обнимать, благодарить, а он отбивается, смеется: “Оставь меня, позволь пройти, обознался ты, человек!” Я уж сомневаюсь: “Может, и впрямь маху дал, по правде говоря, не мудрено ошибиться в моем-то положении”. Человек я честный – ошибку признаю и не скрываю. А все же я не отступился, выследил его и дошел до этого дома и теперь уж точно вижу: это он. Два раза об один и тот же камень не споткнусь. С места не сойду, пока сей прекрасноглазый юноша мое благословение ни примет”.
Тирца рассмеялась, выслушав рассказ.
– Будь добр, Амнон, прими благословение, тебе причитающееся, – сказала она.
– Твой хмель пройдет, чудак, и поймешь, что за другого меня принял, и вино тому виной, – сказал Амнон своему восхвалителю.
– Тогда клятвою клянись, что не ты, юноша, одарил меня!
Не успел Амнон и рта раскрыть, как прочие слушатели дружно вступили в разговор.
– Я верю ему, хоть он и пьян! – не сговариваясь и враз, воскликнули Тирца, Тамар и Тейман.
– Твоя взяла, приходи завтра к Рыбным воротам, я там остановился в доме Имны Кармельского, – сказал Амнон, весьма смущенный.
– Слово твое – закон для меня! Я зарок дал: если по скромности станешь скрывать свои благодеяния, я их открою. У городских ворот, принародно и во всеуслышание. Не спорь, прошу. Чем нехороша человеку добрая слава!? Возжелай Господь давать таких сыновей царским сановникам из колена в колено, и навеки воссияет над землей город Давида!
Тирца и Тейман с восхищением
