13 мая 1912 г.
Дорогая Фрэнсис,
спасибо тебе за письмо от 10-го числа. Конечно, твоя школа всегда отличалась от моей: и тем, что находится не в городе, и тем, что в ней нет ни монахинь, ни приходящих учениц. Но я была очень удивлена — и впечатлена, — прочтя, как увлечена «делом» ваша мисс Бриджес. Даже представить не могу, чтобы кто-то из моих учителей принёс в класс суфражистские журналы. Правда, с тех пор, как я в последний раз тебе писала, мне и самой удалось увидеть парочку. И книги — ладно, всего одну. А ЕЩЁ мы с Норой побывали на митинге (хотя услышала я совсем мало) — в общем, столько всего произошло!
Боюсь, письмо снова получится очень длинным. Но ты ведь не станешь возражать? Хотя бы будет что почитать, пока другие играют в хоккей. Какое же всё-таки невезение! Надеюсь, сейчас твоей лодыжке уже легче: уж я-то знаю, что вывихи болят просто невыносимо.
Помнишь то лето, когда мы втроём, я, ты и Нора, зачитывались «Островом сокровищ»[14] и назначили дерево у Норы в саду пиратским кораблём? Я тогда решила соскользнуть с «мачты» по верёвке и неудачно приземлилась: левая лодыжка целую неделю напоминала воздушный шар, я даже ботинок не могла надеть. Хотелось бы верить, что твоя нога не так раздулась. А к тому времени, как вы начнёте репетировать пьесу, она уж точно совсем пройдёт. Мне, конечно, очень жаль, что твоё творение отвергли, но, может быть, это и к лучшему? Попрактикуешься на чужом материале и за следующий год отточишь свой стиль. Раз уж в итоге решили взять другого драматурга, то почему бы и не Шекспира? Я только что прочитала «Гамлета»[15] — просто потрясающе.
В общем, как я и сказала выше, с моего последнего письма произошло очень много интересного. На чём я в прошлый раз закончила? Ах да, я тогда ещё не поговорила с Филлис о том, что значит быть суфражеткой. Ну, в субботу днём она наконец явилась домой рано, так что после чая я двинулась следом за ней в комнату. Что, как я сейчас думаю, было не лучшим решением, поскольку она ничего не замечала, пока не обернулась, чтобы закрыть дверь, и не увидела меня прямо у себя за спиной (на мне были домашние туфли, а шаг у меня лёгкий — должно быть, сказываются школьные уроки гимнастики и танцев).
— Молли! — чуть не вскрикнула она.
— Я думала, ты знаешь, что я за тобой пошла, — пробормотала я извиняющимся тоном.
— Ну а я не знала. То есть ты за мной кралась. Снова.
— Но, Филлис, на этот раз я и правда не кралась! Честное слово, я считала, что ты меня видишь, и просто хотела поговорить.
— Тогда заходи, — сказала она, смерив меня скептическим взглядом.
Я вошла в комнату. Она закрыла дверь и выжидательно сложила руки на груди:
— Ну, давай. О чём ты там хотела поговорить?
Я сделала глубокий вдох, собираясь с мыслями, чтобы не ошибиться и не разозлить её.
— Я с самой среды всё думала…
— Приятная перемена, — заметила Филлис.
Но я не обратила внимания на эту насмешку и продолжала:
— Я думала о том, что говорила на том митинге миссис Джойс. И, в общем, мне всё это показалось вполне логичным. То есть я вижу, как это сочетается с другими вещами, вроде как… ну, например, когда Гарри забирает себе куриную грудку, — я осеклась. — Знаю, это звучит глупо…
Однако, к моему облегчению и, должна признаться, удивлению, Филлис только покачала головой:
— Нет, это действительно логично.
— О… — пробормотала я. — В общем, я рассказала об этом Норе, и мы обе хотели бы узнать об этом побольше. И внести свой вклад.
Сказав это, я вдруг поняла, что и правда хочу сделать что-нибудь, чтобы мир стал справедливее. Но, поскольку не была уверена, что Нора к этому готова, добавила:
— По крайней мере, что касается меня. Нора для начала хотела бы просто побольше об этом узнать.
— Ты серьёзно? — переспросила Филлис. — Как-то ты раньше не проявляла интереса к политике.
— До сих пор политика для меня никогда не была связана с жизнью, — попыталась объяснить я. — В смысле, с обычной жизнью. По крайней мере, с моей. Но миссис Джойс говорила о женщинах, лишённых возможности делать то же, что и мужчины, — а это я вижу каждый день. Просто, полагаю, никогда не задумывалась об этом. Ну, раньше.
— Только знаешь, это не детские игрушки, — сказала Филлис. — Это серьёзно. А иногда ещё и опасно.
— Понимаю! — воскликнула я. Но Филлис замотала головой (естественно, потеряв при этом очередную шпильку):
— Сомневаюсь, что понимаешь. Ты видела всего один митинг, да и тот весьма цивилизованный. Но шесть недель назад, когда Редмонд и его команда устраивали митинг в центре, мы попытались пройти с плакатами по Доусон-стрит, и с нами обошлись ужасно грубо.
— Насколько грубо? — испуганно переспросила я.
Филлис (выронив ещё одну шпильку) присела на край кровати.
— Распорядители пытались нас прогнать, — вздохнула она. — Я имею в виду, силой. У нас отбирали плакаты, рвали их. Миссис Джойс упала, но ей не помогли подняться, даже не извинились, а только смеялись и рвали её плакат.
Я представила, как эта величавая женщина лежит на земле, а толпа мужчин над ней насмехается, и меня слегка замутило.
— А что полиция?
— Оказались на удивление приличными людьми — не то что в Англии. Вмешались и вывели нас оттуда. Правда, не раньше, чем толпа нас слегка попинала. — Она оглядела манжеты и принялась возиться с пуговицей. — И забросала каким-то отвратительным мусором.
— Вроде мерзкой тухлой капусты? — спросила я, вспомнив, как выглядела её шляпа.
Филлис округлила глаза:
— Между прочим, да. Но ты-то откуда знаешь?
— Пара клочков в тот вечер осталась на шляпе. Я всё гадала, что бы это могло быть.
— Ну, теперь ты знаешь, — вздохнула Филлис.
— Но кто это был? Приспешники Редмонда?
Филлис горько усмехнулась. В книжках люди вроде Шерлока Холмса всегда горько усмехаются, но, думаю, я до сих пор ещё не видела, чтобы кто-то так делал в реальной жизни.
