Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
или вещества – вы лишь жертва обстоятельств. Ваши зависимости находятся во власти социального положения, культуры и детских переживаний. Чтобы избавиться от одного пагубного влечения, человек может переключиться на другую зависимость, новую всепоглощающую страсть. Это значит, что относиться к излечению следует не как к удачному избавлению от болезни, а как к творческому процессу. Те, кому удалось отказаться от пагубной привычки, говорит Марк Льюис, для этого «изобретают свой собственный способ»[17]. Они не просто стараются воздерживаться, они учатся жить заново.
Неслучайно многие бывшие наркоманы ударяются в религию, которая становится их окончательной всепоглощающей страстью. (А для игрока, как согласно Паскалю, последним пари.) Само слово «аддикция» (англ. addiction – «зависимость») происходит от латинского addicere – термина из римского права. Подвергнуться аддикции означало «быть отданным, доставленным». Но к началу Нового времени у слова появилось другое значение: посвящать, отдаваться целиком или жертвовать. Быть аддиктом значило посвятить себя профессии или любимому делу. Парадоксальным образом понятие подразумевало свободу выбора, как подразумевает его любое призвание. Это далеко от образа аддикта современного – жалкой, химически порабощенной развалины. И это позволяет предположить, что психолог Джефри Шаллер прав, говоря, будто проблема в том, что мы выбираем не те зависимости. То, что мы называем аддикциями – это ошибочные пристрастия: мы любим не то, что должны любить. Но разве может Щебечущая машина быть призванием? Как можно посвятить себя технологии, которая преподносится как наш слуга?
8
В какой-то степени мы стали проявлять преданность к машине без нашего информированного согласия. В чем, в конце концов, разница между зависимостью и обычным использованием? Чем больше Щебечущая машина разрастается и захватывает нашу повседневную жизнь, тем больше размываются границы между «чрезмерным» и «нормальным» поведением.
Чем больше общество начинает зависеть от социальной индустрии, чем чаще нуждается в ней для достижения своих повседневных целей, включая общение, развлечение, поиск работы и любовь, тем логичнее, а не патологичнее, становится их частое использование и боязнь остаться отрезанным от мира. Вспомните смартфоны, технологическую основу для сетевого взаимодействия, которые за какие-то жалкие несколько лет завладели нашими жизнями. Со времен популяризации Blackberry, прозванного в народе «Крэкберри»[18], смартфон ассоциируется с аддиктивным поведением. Сначала с мобильными телефонами и персональными компьютерами, а теперь и с социальными сетями мы переступили невидимый технокультурный порог, после которого пути назад нет.
Смартфон – наш портал в мир, счастливый билет отсюда. В нем хранятся наши кредитные карточки, музыка, журналы, аудиокниги, карты, фильмы, игры, билеты и ключи. Он наш проводник. Он связывает нас с семьей, коллегами и вездесущими хейтерами в интернете. С его помощью мы находим вторые половинки и решаем, где ужинать. Он дробит наш день, как говорит Адам Гринфилд, на «нервные, шизоидные интервалы» с постоянными обновлениями[19]. Мы все время держим его рядом с собой, боимся, чтобы не разрядился. Как будто настанет день, когда придет сообщение, которого мы так долго ждали.
В основе всего этого лежат не столько бессознательные подструктуры, сколько слои жесткой материальной инфраструктуры. Такое абстрактное явление, которое мы называем «облаком», начинается с прокладки оптоволоконных кабелей под всей сетью железных дорог континентальной части Соединенных Штатов. Эта система была создана не в ответ на потребительский спрос, а как часть цифровой модернизации, которая, по мнению клинтонской администрации, была жизненно необходима для будущего капиталистического развития. В каком-то смысле мы стали зависеть от этой формирующейся системы еще до того, как узнали о ее существовании.
Эти абстракции по экспоненциальному закону связываются с развивающейся сетью глобальных компьютерных технологий, которые Гринфилд пророчески называет everyware (повсеместное распространение оборудования). Разработанная якобы для того, чтобы сгладить углы нашей жизни, данная сеть в постоянном потоке информации соединяет между собой смартфоны, сенсоры, коллекторы данных, куки и платформы. При этом незаметно навязывает нам с вами важные решения. Когда вы спрашиваете Алексу или Сири, где тут поблизости ресторан или обувной магазин, то траекторию вашего движения в городской среде определяют Apple, Google или Amazon, основываясь на своих коммерческих потребностях. С помощью этих структур политические власти могут продвигать свои регулирующие нормы или использовать их в качестве скрытой формы контроля.
Примером всему сказанному служит зарождающийся идеал «умного города» (англ. smart city), в котором за распределением ресурсов и активов следят датчики и коллекторы данных. Подобные города уже существуют в Канаде, Китае и Индии. Если китайское правительство хочет использовать технологии, чтобы продвигать схему «социального кредитования» в награду за хорошее поведение, то Google в Торонто на первый взгляд также руководствуется человеческими потребностями. Благодаря сбору данных и датчикам «умный город» Кисайд будет следить за дорожным движением, погодой, загрязнением, шумом и в соответствии с возникающими проблемами корректировать дороги, дорожное покрытие и архитектуру. Опасаясь утечки данных, местные жители приняли затею в штыки.
Какой бы благожелательной ни была идея «умного города» и как бы ни хотелось верить в беспечную жизнь, есть и обратная сторона медали. Все это очень напоминает идею «общества контроля», выдвинутую французским философом Жилем Делёзом[20]. В обществе контроля никто не говорит тебе, что делать, кому поклоняться или что хорошо, а что плохо. Тебе просто предоставляется ряд приемлемых возможностей. Твоя реальность переписана таким образом, чтобы исключить недопустимые, по мнению системы, модели поведения. Так же, как покупательские привычки в онлайне и переходы по ссылкам могут определить размер допустимого для вас долга или то, какую рекламу показывать именно вам, или в какие магазины направить, ваша активность может удерживаться в контролируемом диапазоне. Этот диапазон неизбежно является результатом политических или идеологических решений, принятых на разных этапах, но в конце концов его поглощает «заданная» структура вещей.
И в этой паутине расположилась социальная сеть, двигатель безостановочного, неистового, безумного письма. Именно эта матрица собирает наши страсти и наши желания, превращая их в данные, которыми потом манипулирует и управляет. Мы исповедуемся машине, когда гуляем, на ходу вознося ей молитвы. И тут мы становимся киборгами: совокупностью органических и неорганических материалов, битами технологии, зубов и плоти, носителей, фрагментов кода, которые все это скрепляют между собой. Связь между элементами настолько же простая и плавная, как между стеклом и пальцами, скользящими по поверхности с отработанной точностью. Как однажды написала Донна Харауэй, наши тела не заканчиваются вместе с кожей[21]. Сама их физическая инфраструктура уже распространилась на полмира.
Если зависимость – это неспособность обходиться без чего-либо, то все труднее представить себе жизнь с каким-то другим телом. А тела мыслят, если, конечно же, мыслить больше нечем. Ходим ли мы или пишем, мы всегда переживаем то, что феноменологи называют «воплощенным познанием». Именно на него
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
