Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
затемняли дневной свет, чтобы посетителей ничего не отвлекало и они с удовольствием проводили досуг. Потеря ощущения времени свойственна многим зависимостям. Как вспоминает бывший игрок: «Я помню лишь, что все четыре года жил в каком-то трансе». Шулль называет это «зоной», где обыденная реальность «замедляется в механическом ритме повторяющегося процесса». Сама мысль оказаться в условиях, когда время течет в своем неизменном темпе, вводит большинство зависимых людей в ужасную депрессию. Марк Льюис рассказывает, что даже после того, как завязал с наркотиками, ему было сложно проводить «день в одном состоянии».
Щебечущая машина, будучи полноценной камерой оперантного обусловливания, не нуждается в уловках, применяемых в казино или курильнях опиума. Пользователь уже оставил работу, скучный ланч, отстранился от сложной жизненной ситуации или неудачного секса, чтобы войти в совершенно иную зону за пределами времени и пространства. То, чем мы заняты в Щебечущей машине, имеет такое же отношение к тому, чего мы избегаем, как и к тому, что мы там находим, входя в систему, зачастую не такое уж и захватывающее. Зачем затемнять окна, если эту работу взял на себя экран: не пускает нас к солнечному свету.
Время начинает идти по-другому. Единственный темпоральный ритм, имеющий значение для игрока – это последовательность встреч с судьбой, полоса удачи. Для наркоманов важны ритмы получения кайфа, будь то «постоянный» эффект опиума или зарождающаяся, нарастающая и обрушивающаяся сила алкоголя. Пользователи же социальных сетей испытывают нечто больше похожее на транс. На человека в реальном времени обрушивается лавина информации, и он старается постоянно оставаться в курсе последних новостей. Twitter указывает не время и дату публикации, а ее возраст, то есть ее ценность: 4 минуты или 12 часов, в зависимости от конкретного случая.
По словам Дэвида Берри, подобное состояние транса весьма напоминает то, что раньше на фондовых рынках называли «тикер-трансом». Финансовые спекулянты, не отрываясь, следили за котировками на тикерной ленте, чтобы не упустить никаких изменений, которые могли произойти в любую секунду. Иными словами, временная метка, словно закодированная информация на тикерной ленте, сообщает нам о состоянии игры. Она дает пользователям возможность сделать осознанную ставку.
Если платформы социальной индустрии действуют по принципу казино, значит, они должны развиваться по подобию игорного бизнеса в неолиберальную эпоху. Несмотря на то, что в послевоенное время игорный бизнес контролировался по типу отцовской заботы, за последние сорок лет законы все более и более либерализовались. В Великобритании такое изменение было провозглашено Королевской комиссией лорда Ротшильда по азартным играм и привело к практически полной либерализации и появлению в 2001 году рекомендаций, выпущенных Органом по надзору за игорным бизнесом. Сегодня в те или иные азартные игры играют большинство британцев, чаще всего это национальная лотерея. Похожие трансформации произошли в Соединенных Штатах и Канаде, Еврокомиссия также потребовала либерализации от таких стран, как Италия, Австрия и Франция.
Все это происходило одновременно с этапами финансовой либерализации, при которой капиталистический динамизм все более зависел от ставок и вторичных ставок на фондовом рынке. Между финансиализацией и технологиями есть логическое сходство. Финансовый сектор – самый компьютеризированный сектор капитализма, и использование на торгах различных программ привело к многочисленным попыткам «обыграть систему». Например, в мае 2010 года один из трейдеров с помощью специальных алгоритмов «имитировал» около девятнадцати тысяч заявок на бирже (спуфинг) и в одно мгновение обрушил рынок на один триллион долларов.
В культурном отношении идея жизни как лотереи, законы которой известны лишь нескольким мистическим экспертам, набрала колоссальные обороты как народная социальная теория и как объяснение людских бед. Она связывает азартные игры с судьбой и божественным судом таким образом, что восходит к своим самым ранним проявлениям. Литературовед Беттина Кнапп объясняет, что в синтоизме, индуизме, христианстве и в «Книге перемен» («И цзин» или «Чжоу И») можно найти примеры, когда в качестве пророческой силы предстает азартная составляющая, она же помогает узнать, чего хочет от нас Всевышний. Даже в Библии мы видим сцены, когда тянут или бросают жребий, чтобы определить волю Господню. По сути жребий или игральные кости – это вопрос судьбы, заданный высшей силе. Нечто похожее происходит, когда мы публикуем пост, статус или фотографию в Twitter – мы не можем контролировать то, в каком контексте увидят и поймут опубликованное другие пользователи. Мы рискуем.
Существует стереотип, что платформы социальных сетей вводят «общественное одобрение» в метрически точных дозах. Но это все равно, что воспринимать азартные игры исключительно в виде выигрышей. Каждый пост – это жребий, брошенный перед современным эквивалентом Бога, создателя всего сущего. Размещая статус, мы на самом деле просим вынести нам вердикт. Сообщая машине некую информацию о себе, какие бы другие цели мы при этом ни преследовали, мы спрашиваем мнение. И каждый, делающий ставку, понимает, что может проиграть.
7.
Проигрывать, выкладывать все до последней копейки – обычное дело для зависимого человека. Однако это самоубийственное обстоятельство странным образом вытесняется преобладающей «дофаминовой» моделью зависимости. В рамках этой теории бихевиоризм сливается с плодами нейронауки, утверждая, что зависимость – это результат поведения, за которым следует позитивное подкрепление: например, выброс дофамина и адреналина, приводящий к повторению такого поведения. Затем повторение негативно подкрепляется физически неприятным абстинентным синдромом, или ломкой.
Действительно, зависимость влечет за собой определенные физиологические последствия. Исследование «интернет-зависимости» показало, что абстинентное состояние очень схоже с наркотической ломкой: учащенный пульс, повышенное артериальное давление и тревожность. Но дофамин при этом действует иначе, чем можно было бы предположить. По словам нейробиолога Роберта Сапольски, последние исследования показали, что уровень дофамина повышается не от удовольствия, а от предвкушения награды. Мы начинаем страстно чего-то желать, но при этом не получаем кайфа. Дофамин, как говорит антрополог Хелен Фишер, движется по «нейрохимическим путям в поисках желания». Речь идет не об удовольствии, а о влечении. Зависимость подавляет желания тех, у кого этих желаний уже не осталось.
На сегодняшний день, однако, даже это идеально совпадает с бихевиористскими предположениями. Но физиологические паттерны не объясняют зависимость, это их надо объяснять. В то же самое время химические каналы, созданные мотивированным повторением поведения, не являются достаточной причиной для появления зависимости. Если зависимость – это страсть, форма извращенной любви, то медицинская модель зависимости упускает суть, как упускает ее и медицинская модель любви. Любой опыт имеет биохимический профиль, значит, мы вполне можем описывать его на этом уровне. Однако, чтобы свести опыт к химии, придется проигнорировать самую важную его часть – смысл.
Психолог Стентон Пил и психиатр Арчи Бродский утверждают, что пристраститься – значит пропавшую эмоциональную связь заменить новой[16]. От чего бы вы ни зависели – от другого человека, системы взглядов
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
