таким прикосновениям, и все хорошо. А вообще же он становится все более и более открытым, и берет на себя все больше инициативы…
…И однажды касается внутренней стороны ее бедра, и это прикосновение обжигает, Яра замирает в попытке переварить то, что чувствует, а он воспринимает это как «нет».
— Нет, можно, — шепчет Яра, пытаясь справиться с дыханием и с разочарованием, которое нахлынуло, когда он убрал ладонь. — Верни.
И он осторожно возвращает, все так же смотрит ей в глаза, и Яра радуется, что вокруг них темно, а он ведет ладонь вверх, касается пальцами промежности сквозь ткань ее трусиков и дотрагивается выше, и это ни с чем несравнимое ощущение, все внутри сжимается, когда он надавливает пальцем на клитор, начинает массировать. Яра выдыхает и, кажется, стонет или всхлипывает, но этого недостаточно, она знает откуда-то, что может быть лучше, если убрать все преграды, ей хочется ближе, и она просит:
— Сними.
Приподнимает бедра навстречу, и он стягивает последнюю оставшуюся на ней деталь одежды, и она наконец чувствует его как надо. И цепляется за его руку, прячет лицо у него на груди, мычит что-то ему в ребра, потому что это слишком, слишком много, она и не знала, что так может быть, но все равно шире разводит ноги, потому что хочется еще, и в какой-то момент ее накрывает, и она кончает, прикусывая губу, и это действительно сродни небольшому взрыву.
— Гриша, — шепчет она, едва ворочая пересохшим языком, желая, чтобы он остановился, — я все.
Ее трясет, и ей хорошо и стыдно одновременно. Вот что он теперь о ней подумает?
Григорий оценивает ее состояние и, кажется, оно ему не нравится.
— Яр, ты в порядке? Я что-то сделал не так?
Она не в порядке. И она сама не понимает, почему нет. Ей хочется сжаться в комочек и заплакать, но он обнимает, и сразу становится легче.
— Все хорошо, — шепчет она. — Просто… как ты говорил? Слишком хорошо.
— Точно?
— И немного стыдно…
Последнее губами по коже. То, что волнует. Но он все равно слышит.
— Тебе нечего стыдиться. И уж точно не передо мной.
Она пытается прильнуть поближе, и в бедро упирается его стоящий член. Нет-нет, не сейчас, сейчас она не готова. От пережитого бы отойти. Но все проходит, и ее отпускает, и Яра делает то, на что способна пока только в темноте под одеялом и в его объятиях, то есть именно так, как сейчас и есть: она опускает руку вниз, аккуратно прикасается к его члену и обхватывает. Она не знает, чего ждать, поэтому ничего и не ожидает, но он оказывается большой и твердый. Через ткань пижамных штанов непонятно, какой он на ощупь, но в ней уже поднимается волной интерес, и он гасит даже смущение. Яра пытается переварить полученные сведения, и за всем этим не замечает, как напрягается Григорий.
— Яра… — выдавливает он, и она отдергивает руку.
— Неприятно? Если нельзя, я больше не буду…
— Приятно, просто… ну…
Ему еще тоже не все легко проговорить, и Яра послушно ждет, когда он справится с собой.
— Ты хочешь продолжения? — наконец выдает он.
— Я просто потрогать, — выпаливает Яра и краснеет, прекрасно понимая, как прозвучала эта фраза.
— А, ну ладно тогда, — внезапно легко соглашается Григорий.
— А можно прямо… ну… потрогать? — шепчет Яра.
Хорошо, что создавая свет, боги не избавились от темноты насовсем, а то сейчас стало бы в мире на одну Яру меньше.
— Можно, — разрешает он и целует ее в лоб. — Я тебе уже говорил, делай, что хочешь.
И Яра запускает ладонь под резинку его штанов и боксеров и находит объект своего интереса. Член теплый, гладкая кожа скользит под пальцами, и даже так хорошо чувствуется рельеф вен.
— Ух ты! — не сдержавшись, выдает Яра, и Гриша смеется в ответ, отчего ей кажется, что она сейчас окончательно сгорит от смущения.
Но руку она не убирает, обхватывает ладонью, проводит туда и обратно, и Григорий перестает смеяться, она слышит, как тяжело он сглатывает. Вот как, значит?
И она повторяет свой трюк еще и еще раз, под штанами неудобно, но она боится попросить снять, потому что она и так уже голая, и он тогда тоже окажется голым и… Нет, пока рано. А Григорий тем временем упирается лбом ей в плечо и дышит рвано и через раз, а потом… Ого! Вот это да!
Яра еще раз проводит ладонью, собирая с головки члена сперму, а потом убирает руку.
— Я все правильно сделала? — шепотом спрашивает она, впрочем, жутко довольная собой.
— Яра… — шепчет он вместо ответа, но как всегда умудряясь вложить в звучание ее имени все, что хотел сказать.
И в благодарность за это она целует его в нос.
— Я схожу, руку помою, — немного смущенно произносит она и выскальзывает из постели, не одеваясь и ни во что не заворачиваясь.
В ванной она моет руки, на минутку ныряет под душ, а потом, вытеревшись, какое-то время смотрит на себя в зеркало и не может поверить: она только что довела его до оргазма. А он до этого ее. И она больше не стесняется ходить перед ним голой. Вот он — ее Рубикон. И это что-то невероятное.
Яра улыбается себе в зеркало, отмечая, как блестят глаза, и выходит из ванной, а у двери обнаруживается Григорий.
— Я быстро, — обещает он, бросив на нее внимательный взгляд, явно желая убедиться, что все в порядке.
Он и правда быстро. Возвращается в постель, и прижимает ее к себе крепко-крепко, и они так и засыпают, а она так и не одевается.
А почти утром, незадолго до рассвета, когда легкая синь уже осветила комнату достаточно, чтобы видеть, Яра просыпается от того, что Гриша целует ее в основание шеи. А потом чуть выше и еще, под линию роста волос, скользит губами вдоль позвоночника, туда и обратно. Глубоко вдыхает и протяжно выдыхает, и борода и его дыхание оставляют след на коже, а пальцы правой руки, что лежат у нее на животе, выводят узоры вокруг пупка. И Яра понимает: вот так оно и случится. И это осознание не доставляет ей ни малейшего дискомфорта, она спокойна и уверена. Вот теперь она точно готова. Она хочет этого. Прямо сейчас.
