задавить и удержать рядом, но…
Но это уже не будет той семьей, где спокойно, легко и уютно.
Хотя “спокойно, легко и уютно” перестало быть уже после возвращения Ады. Этот месяц был тоже своим кругом ада.
Кругом лжи, притворства и бессонных ночей.
Каждую ночь рука Ады на моей груди жгла калёным железом, а ее вдохи и выдохи отсчитывали секунды и минуты до момента истины.
Я должен был сам признаться, но…
Но я просто не мог.
И на что я надеялся?
Даже если бы Ия промолчала, то мы бы с Адой все равно пришли к разводу. Я отравил наш брак, и он уже начал гнить.
У нас не было шанса на то будущее, которое у нас еще было до того вечера, когда я пустил в дом Ию.
***
— Слушай, — шепчет Ада и накрывает мою ладонь своей.
На экране телевизора титры, на наших ногах — теплый и мягкий плед.
— Что?
Я почти засыпаю, и Ада разворачивает мое лицо к себе. Тревожно. Вглядывается в глаза и серьезно шепчет:
— Мы посмотрели с тобой такой дурацкий фильм. И признаюсь, я зря тебя заставила его смотреть со мной.
— Я бы не оставил тебя наедине с этим шедевром, — привлекаю ее к себе, и она кладет голову мне на грудь. — Может, это фильм из тех, чей смысл можно понять через годы.
Ада тихо смеется:
— Как поймешь, то расскажешь мне.
***
Не будет в нашей жизни больше дурацких фильмов по ночам. Именно в этом и есть смысл тех трех часов.
— Хорош там рычать, — фыркает Юра. — Тоже мне трагедию развели.
Откидываюсь назад, приглаживаю волосы и закрываю глаза. Машина съезжает на грунтовую дорогу, и мягко подпрыгивает на глубокой выбоине.
— Самое время пошутить, что я вывожу тебя в поле, чтобы закопать.
— Какие шутки, Юр?
— Подбери сопли, а.
— Я любил жену! — рявкаю я. — Ясно?! И я против развода!
— Да вот сдался ты ей сейчас такой психованный! — Юра тоже повышает голос. — Вам по разным углам проораться надо, или ты в запале своей великой любви ее убьешь! Нет, конечно, можно жену и в подвале запереть, на цепь посадить, но это не в твоем стиле!
— Я в курсе.
— Тогда мы решим сначала вопрос с твоей агрессией, как нам было посоветовано, а то ты устроишь такой цирк для дочери и жены, что они тебя точно возненавидят.
— Что ты ко мне прицепился?
— Во-первых, это не я посреди ночи к тебе явился, а, во-вторых, я пока не нашел того юриста, который бы тебя заменил. Я в поисках, Матвеюшка. И, в третьих, мне скучно, а тут такие страсти, — одобрительно хмыкает. — Развлекаюсь я так.
Через пять минут мы подъезжаем к автосвалке. Юра паркуется у ворот из рабицы, и сигналит. Из сторожки выглядывает щуплый старик, недовольно щурится и лениво выходит с термосом в руках.
— С утра пораньше с женой посрался? — открывает калитку, когда Юра выползает из машины.
— Не я.
Покидаю салон и с тоской смотрю на старые разбитые машины. Старик окидывает меня взглядом, хмыкает под нос и прикладывается к термосу.
— Пошли снимать стресс, — Юра хлопает меня по плечу и шаркает тапочками к калитке.
Мы петляем среди машин, и выходим к пяточку, который заставлен телескопными телевизорами, компьютерными мониторами, принтерами, столами, на которых расставлена грязная старая посуда.
— Держи, — старик протягивает мне прозрачный пластиковый шлем и белый комбинезон. — У меня тут все по технике безопасности.
Недоуменно оглядываюсь на Юру, который в руках с жуткой улыбкой держит кувалду.
— Вот тут, Матвеюшка, ты можешь себя совершенно не сдерживать.
— Он тут каждую неделю, — старик зевает. — Как с женой поругается, так приезжает.
— У Матвеюшки развод маячит.
— Тогда можно и тачки покрошить, — старик кивает на три развалюхи по правую сторону. — Стекла целые. Это, можно сказать, большая удача.
Выхватываю комбинезон. Торопливо и неуклюже облачаюсь в него, натягиваю на голову капюшон и надеваю шлем. От моего выдоха пластик немного запотевает.
— Ты потерял семью, Матвей, — Юра вкладывает мне в руки кувалду и медленно разворачивает меня к телевизору, что стоит на лакированном столе. — Ты мерзкий и подлый кобелина, который умрет в старости одиноким и очень грустным. И это только твоя вина… — замолкает и добавляет шепотом, — а бывшая красавица-жена выйдет второй раз замуж и родит парочку розовощеких карапузов, но не от тебя.
Глава 18. Получай, гадина
— Пойду, — Лиля встает со ступеньки, — школу-то никто не отменял.
— Глупости, — поднимаю на нее взгляд. — Какая школа, милая?
— А тебе на работу надо.
— Мы можем остаться сегодня…
— Чтобы что? — вскидывает бровь.
Я на несколько секунд теряю дар речи от того, насколько она похожа сейчас на Матвея в своей отрешенной мрачности.
Я не смогу ее насильно укутать плед и заставить прожить трагедию рядом со мной со слезами и горячим чаем. И понимаю, что надо искать для дочери психолога.
— Я тогда завтрак пойду готовить.
Мне остается сейчас только быть для Лили мамой. Не подругой, а мамой, которая приготовит завтрак, как готовила его каждое до всего этого безумия.
— Есть особые пожелания? — встаю и слабо улыбаюсь.
Лиля хмурится, и я понимаю, что она сейчас борется с желанием психануть и послать меня под новой волной злости далеко и надолго.
— Я не знаю, — шепчет она и отводит взгляд. — Давай яичницу.
— Иди сюда, — привлекаю ее к себе и прижимаюсь щекой к макушке, которая пахнет клубничным шампунем. — Я люблю тебя.
Она не сопротивляется и не фыркает. И кажется, что и жизни сейчас в ней нет.
— Лиля, — шепчу я. — Обязательно станет легче. И это правда. Сейчас главное — не натворить глупостей и помнить, что у нас будет завтра, послезавтра и много других
