эту встречу я спросил у Джалиля, нет ли в татарском комитете возможности организовать печатание листовок. Он ответил, что есть. Следующая встреча состоялась у нас через два дня на Потсдаммерплаце. Муса пришел вдвоем с Абдуллой. Мы сели в поезд и вышли на станции Райсдорф… Через несколько минут мы были в лесу. Абдулла перевел мне содержание листовки, которую он принес с собой.
Примерно там говорилось так:
«Товарищи легионеры! Не верьте фашистской и белоэмигрантской сволочи! Не поддавайтесь на агитацию заклятых врагов советского народа! Поверните оружие против фашистов!..»
Муса попросил меня поподробнее рассказать о работе наших подпольных групп в лагерях «остарбейтеров» — восточных рабочих. Я сказал то, что знал о подпольной группе на военном заводе Фрица Вернера в Мариенфельде. Там большинство подпольщиков были девушки, увезенные с Украины. Они начали с того, что портили дефицитные материалы, выводили из строя станки, срывали выпуск военной продукции. То же самое происходило и на других военных заводах, где действовали подпольные антифашистские группы.
Джалиль внимательно слушал. Он сказал, что в городе, рядом с которым расположен легион «Идель Урал», есть несколько военных заводов. Там работает много военнопленных и других советских людей, угнанных из Советской России. На этих людей надо обратить внимание, помочь им организоваться для антифашистской борьбы.
Последняя встреча с Мусой Джалилем на воле произошла у нас на станции Папенштрассе. Мы приехали вдвоем с Федором Чичвиковым, оба напичканные листовками. Муса уже прохаживался по перрону. Оставив Федора, я подошел к Джалилю. Сказал, что хочу познакомить его с одним из членов подпольной группы, с которым Мусе придется иметь дело в дальнейшем. В то время я должен был уехать из Берлина. Я дал условный сигнал, и к нам подошел Федя Чичвиков.
Мы вошли в город. Муса рассказал нам, что его группе удалось установить связь с некоторыми лагерями иностранных рабочих. Как всегда, мы передали Мусе листовки. Он спрятал их в тайный карман, специально пришитый под подкладкой. Это была наша последняя встреча».
А вот что мы узнали от Рыбальченко о его встрече с Мусой в гестапо:
«На допросах в центральном гестапо… я узнал о чудовищном провале берлинской подпольной организации. Арестовано было большинство членов подпольной группы, десятки руководителей групп на военных заводах и воинских формированиях из военнопленных, а также много людей, у которых при обыске обнаружены были листовки. Не оставалось никакого сомнения — в наши ряды пробрался провокатор. Иначе никак не могли попасть в гестапо оригиналы листовок, написанных рукой полковника Бушманова…
В начале сентября 1943 года меня снова привезли в гестапо. Когда, вместо того чтобы поднять на лифте на четвертый этаж, где находился кабинет следователя, меня отвели в подвал, я начал серьезно нервничать, думая, что сейчас ко мне применят пытки. В подземелье был просторный вестибюль, от которого в разные стороны тянулись длинные коридоры, освещенные электрическим светом. В кафельных стенах коридоров виднелись ниши многочисленных дверей.
Конвоир остановил меня у одной из дверей, открыл ее и приказал войти. Это была каморка с низким потолком, без единого окошка… На потолке горела тусклая электрическая лампочка, прикрытая проволочной сеткой. Это был каменный мешок. От двери до задней стены были устроены узенькие кабинки, в каждой — скамейка для сиденья. Конвоир указал мне на одну из кабин, приказал сесть и ушел, заперев за собой дверь на ключ.
Наступила тишина. В противоположном конце вдруг скрипнула скамья. Ясно, что в ожидалке я был не один.
— Есть здесь кто-нибудь? — спросил я.
— Есть… Свято место пусто не бывает, — услышал я голос, который показался мне знакомым.
У меня забилось сердце, перед глазами замелькали лица людей, с которыми когда-либо приходилось встречаться.
— Есть здесь кто-нибудь еще? — спросил я.
— Был один, но его только что увели на допрос.
Я мучительно думал, чей же это голос…
— Ваш голос кого-то мне напоминает, — сказал я.
— Кого же? — из соседней кабины появился заключенный. — Ну и теперь не узнаешь?
— Муса! — воскликнул я, бросился к нему, забыв о всякой предосторожности.
Я не ошибся — это был Муса Джалиль. С тех пор, как мы виделись с ним в последний раз, он заметно изменился, очень похудел, на бледном лице с синими кругами появились морщины, которых раньше я не замечал. Верхняя губа припухла, и на ней виднелась запекшаяся кровь.
Встреча была столь неожиданна, что в первые минуты я растерялся. Ведь то, что Муса арестован, означало, что провал произошел и в татарской подпольной организации. Хотелось все узнать, уточнить, условиться о поведении на допросах. Такое же нетерпение испытывал и Джалиль. Он засыпал меня вопросами. Я не знал, небезопасно ли разговаривать, не подслушивают ли нас. На мои опасения Муса ответил:
— Конечно, нельзя поручиться, что эти стены не имеют ушей. Но я здесь уже в третий раз, пока ничего подозрительного не заметил. Однако осторожность не мешает.
Мы зашли в одну из кабинок и заговорили шепотом. Я рассказал ему об арестах, о том, какой тактики придерживаются наши товарищи на допросах. Каждый из арестованных стремится принимать все на себя, не впутывая других, отрицает свои связи с кем бы то ни было.
Муса ответил, что такое поведение арестованных он считает правильным, что его товарищи из подпольной группы придерживаются такой же линии.
Самое главное, добавил он, чтобы фашисты ни при каких обстоятельствах не узнали, что все мы принадлежим к одной организации. Пусть думают, что мы работали самостоятельными группами. Об этих связях нельзя говорить ни слова, даже если будут четвертовать.
Я ответил, что о существовании татарской подпольной группы в комитете знали только трое — Бушманов, Чичвиков и я. Поэтому опасаться нечего, что гестапо узнает о наших связях.
— Ну а про наши связи с комитетом тоже знают только три человека — я, Ахмет и Абдулла. Эта тайна уйдет со мной в могилу. За Ахмета и Абдуллу тоже не беспокойся, оба они крепче камня.
Мы разговаривали недолго, всего несколько минут. Главное было в том, чтобы отрицать на допросах взаимные связи наших групп. Это удалось сделать. Следователи гестапо и не подозревали об этом, они даже не задавали ни одного вопроса о связях с татарами. Если бы эта связь была обнаружена, аресту подверглись бы еще новые десятки, может быть, сотни людей. Тогда организация была бы разгромлена полностью».
МОАБИТСКАЯ ТЕТРАДЬ
Андре Тиммерманс, участник бельгийского движения Сопротивления, переправив в советское посольство блокнот с предсмертными стихами Джалиля, не подавал о себе никаких вестей. Его искали и не могли найти. Только через
