Книга Моя ненормальная - Алексия Кинкейд

Вижу по выражению лица парня слышал о таком. Кто ж не слышал? В нашем городе мой папа был влиятельной и наводящей ужаса личностью.

— На самом деле всё банально просто, — получается даже слегка улыбнуться. — Мои родители погибли в авиакатастрофе, ты, наверное, слышал.

Кивает. Слышал. Кто ж не слышал? Четыре года назад это была главная новость в течении месяца, пока Самсонов не захватил власть принадлежавшую моему отцу.

— Отец, он…он не был законопослушным гражданином, но и тварью последней, как Самсонов, не был. Бизнесмен — сейчас их так называют, — молчит. Кивает. — Кроме папы и мамы у меня никого не было, вообще никого из родственников. В тот день, когда погибли родители, я умерла вместе с ними. Жизнь перестала быть чем-то ценным для меня. Я закрылась в комнате и даже на похороны не пошла. Не смогла просто…а потом Самсонов так и не пустил на кладбище. Я у них ещё ни раз не была.

— Это поправимо, Ада, — впервые нарушает тишину Евгений. И теперь наступает мой черед кивать.

— Мне было почти восемнадцать. Ещё каких-то пара месяцев и я бы жила себе спокойно, тихо скорбела, строила бы свою жизнь. Но отец…написал завещание, о котором я ничего не знала. До двадцати двух лет обо мне обязан заботиться Самсонов Михаил. Или пока я не выйду замуж, потом уже на себя ответственность берёт муж.

Евгений молчит и не двигается. Я же каждое слово будто с корнями выдираю. Тяжело говорить обо всём.

— Я когда сбежала, просила Даню жениться на мне, но он отказался. Я не в обиде, каждый ценит свою шкуру. Если бы Самсонов узнал, то меня быстро бы сделали вдовой.

— Почему тебе нужен опекун? Я не пойму.

— Всё упирается в деньги. В чёртовы деньги, Евгений. Даже не в них, а недвижимость и власть. Самсонов встал у руля компании, как моё доверенное лицо, а меня посадил на цепь. Изредка приносил документы на подпись, которые сам по доверенности подписать не мог. Все политики и влиятельные люди нашего города думают, что я люблю Самсонова.

— Не пойму, — трёт лицо руками. — Хорошо, допустим. Но нахрена он над тобой издевался всё это время?

— Не понимаешь? — презрительно бросаю в ответ. Такие как Евгений и не поймут, они выросли в другой среде. Для них это всё дикость. И сейчас я убедилась, что правильно сделала, что не рассказала всю правду. — Он урод! — голос звенит от злости. Сейчас я говорю абсолютную правду. — Конченный ублюдок! Ему доставляет удовольствие, боль, унижение, насилие. И он…не всё время…Последние полгода только…до этого, он не трогал меня…

Кривится. Ему противно даже слушать о таких вещах. Неженка…

— Послушай, — пересаживается ближе, но предусмотрительно держит дистанцию. — Ада, мой друг Матвей перерыл всю сеть в поисках информации о Самсонове, но нашел лишь статьи и общие данные. У него даже дома не везде камеры стоят. Для того, чтобы тебя защитить нам необходима информация, может ты помнишь или знаешь что-то что поможет нам?

Смотрю на парня, красивый, взволнованный, участливый. Мечта любой девушки. Кому-то повезет полюбить такого, как Женя…Сокращаю его имя и жмурюсь. Пробую на вкус…Приятное и ему идет. Тут же осаждаю себя. С ума сошла?

Впиваюсь глазами в его лицо…

Может и помню, может и знаю…Но если скажу тебе, то ты труп, Евгений…

— Самсонов всю информацию держит на бумаге. Компам он не доверяет. Всю важную инфу записывает.

— Ясно, — нотки разочарования в голосе бьют по моим нервам.

Прости, Евгений, прости…Не могу я тебе довериться полностью. Не могу подставить тебя и твою семью.

— Помоги мне уехать, — выпаливаю быстро и напарываюсь на холодную стену.

— Нет, — машет головой.

— Спасибо тебе и твоим друзьям, но мне лучше уехать. А тебе лучше с ним не связываться. Он и тебя покалечит, — если не убьёт.

— Уехать… — поднимается и отходит к окну. Я с замирание сердца жду продолжения.

Прямая спина, и сжатые в замок руки за спиной очень красивые. Подвисаю на этом зрелище…и не сразу улавливаю что он говорит.

— Ада, я же просил тебя говорить правду, — поворачивается ко мне. Замираю под темным, злым взглядом. — Правду, Ада! Я ради тебя рисковал не только своей жизнью, а ещё своих друзей! Для чего, м? Чтобы по итогу слушать твою ложь? Если тебе не нужна помощь…можешь идти…но врать мне не надо.

Но ты попробуй!

Бывает такое в жизни, смотришь на человека и видишь в нём что-то родное. Душу, или внешность…Возможно повадки, или же какие-то смежные качества. И понимаешь, что он родной. Открыто ему доверяешь, рассказываешь всё, что на душе.

Евгений…парень, который не проехал мимо. Который едва меня зная, вырвал из ужаса и боли…Сейчас смотрит на меня, как на что-то низшее, падшее. В его глазах — я грязь под ногами и это в тысячи раз больнее, нежели бы он меня ударил.

Силу я привыкла терпеть, а вот это…не знаю, как вывести.

Говорят, больнее всего бьёт по человеку слово. Не правда, больнее всего взгляд ненависти от родного человека.

Евгений для меня никто, и в то же время целый мир на самом деле. Как объяснить?

Если в жизни у человека не остаётся ничего, кроме пустоты, он начинает активно её заполнять. Латать дыру, брешь, что растёт в душе.

Моей латкой стал он. Без спроса и моего желания.

Просто стал, кем-то значимым. Тем, кто не испугался и выступил против тирана. Выгрыз для меня пусть недолгую, но свободу.

Внутри меня огромный шар эмоций к нему, и большую часть занимает благодарность. Он дважды дал мне шанс на жизнь.

Я бы очень хотела, чтобы Евгений был моим братом, или хотя бы просто у меня был брат. Да, хоть кто-нибудь. Родная душа…

Но жизнь распорядилась иначе. Она дала мне Самсонова. При воспоминании о Михаиле, внутри вспыхивает огненный ком злости и ненависти. Она душит меня, не дает вздохнуть.

Я всеми силами буду оберегать Евгения от этого ублюдка.

— Смотри мне в глаза, Ада, — присаживается передо мной на корточки. — Скажи, правду.

— Я тебе рассказала всё. И это правда! — что-что, а врать я умею.

— Ты не умеешь врать, — едва произносит, мысленно начинаю хохотать.

Если бы я не умела врать, то сейчас не сидела перед ним, но он этого не знает и не узнает.

— Не скажешь… — отворачивается разочарованно и эти интонации бьют по мне.

— Уже сказала.

— Тогда ответь мне на вопрос. Один единственный и я тебя отпущу, договорились?

— Хорошо, — сердце начинает бить по рёбрам так, что из-за