Подпись под текстом была несколько необычной — слишком мелкой и аккуратной для мужской руки. Хотя она вполне соответствовала всем этим словам, куда более выразительным и вдумчивым, чем можно было бы ожидать от мужчины, а тем более от фермера.
Откинувшись на спинку кресла, Хелен опять воззрилась на снимок. Это было трудно объяснить, но что-то ее здесь зацепило. Возможно, располагающая внешность этого мужчины, а может быть, его простые и искренние слова, западающие в душу. Тронула его несомненная любовь к своей дочери и гордость за нее. А еще впечатление производил тот факт, что своей работой он способствовал появлению на свет новой жизни и помогал ей развиваться. И потому он, должно быть, знал, что такое счастье. Которое не дано было познать ей.
Вздохнув, Хелен отложила письмо и фотографию и вынула из портфеля захваченные из редакции папки. Однако те так и остались нераскрытыми, поскольку она опять взяла в руки послание Мэтта Редмонда. И, перечитав его, довольно долго рассматривала снимок. Нет, этот мужчина не попадет на страницы ее журнала. Даже если бы фото соответствовало всем требованиям, она не смогла бы передать его редакционным насмешницам, макетчикам и печатникам, которые выставили бы Мэтта на всеобщее обозрение. Нет, только не этого человека. Потому что он заслуживал лучшей участи.
Достав из ящика стола пару листов писчей бумаги, Хелен взялась за ручку. Она сама ответит Мэтту Редмонду и объяснит ему, почему он обойден вниманием, — что-нибудь о нехватке места в новой рубрике, коротко и обезличенно.
Однако минут через пятнадцать Хелен уже заканчивала вторую страницу.
Глава 3
Черные копыта кобылицы размеренно стучали по утоптанной земле, и Мэтт Редмонд слегка покачивался в седле, крепко, но без напряга удерживая в руках поводья. Лошадь скакала по травянистому выгону, раскинувшемуся сразу за домом, легкой рысью, но Мэтт чувствовал, что ей хочется большего. День ото дня осенний воздух становился все более прохладным и бодрящим, и молодому здоровому животному явно не терпелось пуститься вскачь во весь опор.
— Ну что ж, моя красавица, будь по-твоему.
Мэтт подался чуть вперед, покрепче стиснул бока кобылицы коленями, и та, дернув ушами, принялась выкидывать ноги все дальше и дальше.
— Давай-давай…
Ободренная его голосом, лошадь поскакала быстрее, и ее копыта замелькали над землей. Мэтт еще больше склонился к шее, окончательно ослабил поводья, и кобылица полетела вперед словно стрела. В считанные секунды она перешла на настоящий галоп и, шумно дыша, старалась еще больше увеличить скорость.
Эта лошадь действительно была очень резвой. Мэтт впервые предоставил ей полную свободу, и теперь, подставив лицо встречному ветру, и сам вместе с ней отдался ощущению полета.
Но через несколько минут он все же натянул поводья, заставив кобылицу замедлить бег, а потом и вовсе перейти на шаг. Перенапрягать ее не следовало. Ноздри животного подрагивали, бока вздымались, легкие усиленно поглощали воздух.
— Отлично, малышка, — похвалил Мэтт, похлопав ладонью по слегка взмокшей коричневой шее. — Надеюсь, ты получила удовольствие?
Словно в ответ лошадь склонила голову к земле, громко фыркнула и встряхнулась, взметнув свою роскошную гриву. Мэтт засмеялся, а расслабленная и довольная кобылица продолжила неспешное движение. Когда же они подъехали к ограждению, он переложил поводья в одну руку, снял свою потрепанную широкополую шляпу и помахал ею сначала сбоку от лошади, а затем и около шеи. Кобылица повела ухом, но этим ее реакция и ограничилась. Удовлетворенный результатом, Мэтт утер тыльной стороной ладони лоб и водрузил шляпу обратно. А ведь еще несколько дней назад подобная манипуляция с головным убором заставляла животное в испуге шарахаться в сторону.
Что ж, ежедневное обучение мало-помалу приносит свои плоды. Мэтт огляделся вокруг в поисках дополнительных испытаний для питомицы.
Они находились возле усыпанной гравием аллеи, ведущей от въездных ворот к постройкам фермы. Вдоль нее выстроились высокие эвкалипты, между которыми росла короткая трава, имеющая благодаря недавно прошедшему дождю изумрудно-зеленый цвет. Взглянув в сторону дороги, Мэтт заметил белый почтовый фургон, как раз отъезжающий от его ворот.
— Ну что, Грэнни, — обратился он к лошади. — Поедем заберем почту?
Кличка Грэнни[1]могла, конечно, показаться несколько странной для трехгодовалой кобылицы. Но все дело в том, что ее полное имя звучало как Игрейн, а еще полнее — Игрейн Уилларинг-Даунс, поскольку в качестве фамилии все его питомцы получали название фермы. Ну а имена родившимся жеребятам подбирала его дочь Элисон — каждый год в соответствии с определенной темой. Когда на свет появилась Грэнни, это были легенды о рыцарях Круглого стола, и темно-коричневый жеребенок с четырьмя белыми «носочками» получил имя матери короля Артура. Но впоследствии «Игрейн» постепенно трансформировалось в «Грэнни», чем Элисон была крайне недовольна. В этом году, к моменту появления у Грэнни жеребенка, Элисон здесь не будет — она, похоже, совершенно обжилась в Сиднее, где получала ветеринарное образование. Мэтт не мог не гордиться своей дочерью, но в то же время очень по ней скучал. Сидней находился не так уж далеко от Скоуна, но из-за учебы и соблазнов городской жизни у Элисон, как видно, просто не оставалось времени на частое посещение отцовского дома. Но так, впрочем, и должно быть. В общем, ее вряд ли стоило ожидать на ферме до окончания первого семестра, а этот день наступит еще не скоро.
Внезапно остановившись, Грэнни испуганно зафыркала и выкатила глаза — неподалеку по шоссе мчался мотоцикл, рассекая тишину ревом своего мотора. Ну вот как раз подвернулось еще одно небольшое событие — выемка почты из ящика. Как поведет себя при этом Грэнни?
Поглаживанием и ласковыми словами он успокоил кобылицу, после чего заставил приблизиться к выкрашенному в белый цвет бочонку из-под масла, служившему ему почтовым ящиком. И, чувствуя, как животное слегка напряглось, склонился, чтобы извлечь наружу перетянутую резинкой пачку конвертов.
— Молодец, — похвалил Мэтт, направляя лошадь в сторону фермы. — Ну а теперь давай отвезем все это домой.
Сложенный из бруса дом, уютно устроившийся среди деревьев в сотне метров от реки, был выкрашен в белый цвет и по всему периметру окружен широкой верандой. Его построил еще отец Мэтта, когда создавал здесь ферму, названную термином из языка аборигенов, обозначавшим обитающих в окрестностях опоссумов. Ну а потом родители уехали жить на побережье, и Мэтт остался в этом огромном поместье вдвоем с дочерью. Каждый год Элисон какое-то время проводила вместе со своей матерью в Квинсленде, а в основном ее жизнь протекала именно здесь, рядом с отцом и лошадьми.
Окинув взглядом свой большой дом, Мэтт в который раз ощутил, насколько пуст тот стал после отъезда дочери.
Возле калитки в ограде из штакетника, окрашенного в тот же белый цвет, он спешился. Идея обнести дом подобной оградой принадлежала бывшей жене, а вот сооруженная рядом с калиткой коновязь — это была уже его задумка. Закрепив поводья на перекладине, он погладил Грэнни по носу и направился в дом. Ключи доставать не пришлось: во время кратковременных отлучек он редко закрывал двери, а уж когда находился дома — и подавно. Шагнув в относительную темноту прихожей, Мэтт стянул с головы шляпу и подошел к окну, чтобы посмотреть, как поведет себя лошадь, оставшись одна. Между делом он перебрал конверты, которые по-прежнему держал в руках. Тут, конечно же, присутствовали обычный набор счетов, разнообразные рекламные предложения, а также анкеты из Ассоциации конезаводчи-ков, членом которой он являлся. А еще в стопке имелся белый конверт, надписанный аккуратным и абсолютно незнакомым почерком.
